Эта красота больше не побеспокоит тебя

У Александра Блока были странные взаимоотношения с Псковом. В пятистах метрах друг от друга по прямой, в центре Пскова, стояли два дома. Один деревянный наполовину, а другой - полностью деревянный. В одном родился отец поэта, во втором с апреля по август 1917 года играла в спектаклях жена поэта - драматическая актриса. Информации о Блоке, его ближайших родственниках и связанных с Александром Блоком псковичах-литераторах столько, что в 2004 году в Пскове провели  Блоковские чтения «А. Блок и Псковский край». Материалы I Блоковских чтений были изданы в Пскове на 132 страницах с иллюстрациями. И в то же время в 1915 году Блок перепутал Псков и Новгород. Перепутать эти два города – это всё равно, что перепутать Москву и Петербург.

«Женат был мой дед на дочери новгородского губернатора – Ариадне Александровне Черкасовой», - написал Александр Блок, имея в виду псковского губернатора Александра Черкасова – своего прадеда.

Другой его родной дед – юрист Лео-Константин Блок - тоже жил в Псковской губернии и одно время являлся гдовским уездным предводителем дворянства. Это была немецкая родословная линия русского поэта: прадед Александр Блок, прабабушка Наталья Геринг (в России жили представители как минимум трёх дворянских родов с такой фамилией, один из которых - von Heering, - записанный во II ч. род. кн. Петербургской губернии, древнесаксонского происхождения). Гдов возник в жизни прапрадеда Блока-поэта Иоганна-Фридриха Блока (Ивана Леонтьевича) потому, что ему, лейб-хирургу, указом Павла I в Псковской губернии было пожаловано имение.

Рядом со зданием псковской городской администрации и зданием областной филармонии есть примечательный храм. Меня раза три приезжие музыканты в разное время спрашивали об одном и том же: «Что это за храм?». Выйдут покурить на улицу с чёрного входа и сразу видят небольшую старинную церковь  середины XV века со звонницей. Музыканты часто приезжают в Псков ненадолго и видят только гостиницу и филармонию. Бывает, что даже Псковский кремль не успевают разглядеть, но этот маленький храм им не заметить сложно. Это Церковь Вознесения Господня Нововознесенского монастыря. В ней 11 ноября 1851 года венчались предводитель гдовского дворянства Лео-Константин Блок и дочь псковского губернатора Александра Черкасова Ариадна Черкасова. Выбор места венчания был не случаен. Познакомились они на балу, проходившем в соседнем «Доме губернатора» - губернаторской резиденции. Именно в этом доме в октябре 1852 года родился отец поэта Александра Блока – тоже Александр Блок. В моём детстве это было здание, куда я приходил часто и с особой охотой. Это было место притяжения, регулярно дарившее счастье. Мы все стремились туда в детскую, а потом и в юношескую библиотеку.

Александр Львович Черкасов был псковским губернатором 10 лет – с 1846 по 1856 год. Похоронили его на кладбище Иоанно-Предтеченского монастыря, рядом с собором ХII века (там же похоронят ещё двух псковских губернаторов). После Октябрьской революции собрание кожевников завода «Пролетарий» (будущий «Радиозавод») постановило: «...ходатайствовать перед губисполкомом разрешить уничтожить бывшее монастырское кладбище и на месте такового устроить сквер для отдыха рабочих». 27 июня 1925 года президиум Псковского губисполкома  решил ликвидировать кладбище в бывшем Иоанно-Предтеченском монастыре: «Принимая во внимание неоднократные постановления общего собрания рабочих завода «Пролетарий», а также то, что в бывшем Ивановском монастыре находятся рабочий поселок, клуб и детская площадка, признать необходимым возбудить вопрос перед президиумом ВЦИКа о разрешении произвести срытие кладбища…». Возможность изыскали. Кладбище сравняли с землей, а позднее закатали в асфальт. Сегодня это Комсомольская площадь.

У нас дома, в отцовском секретере, после смерти отца, среди множества записных книжек с шахматными партиями и шахматных книг и журналов, я нашёл маленький – умещающийся на ладони – потрёпанный пухлый томик с избранными стихами Блока. Мой отец никогда не увлекался чтением стихов, но этот томик был особенный, он достался ему после смерти старшего товарища и коллеги по политехническому институту, на личном опыте испытавшему, что такое сталинские репрессии. Мой отец его воспоминания мне пересказывал, и это сильно отличалось от того, о чём писали в школьных учебниках. А вот стихи Блока оставляли меня равнодушными, но я время от времени позднее их перечитывал – по той причине, что их перечитывал мой отец. Хотелось поймать то настроение, которое было у моего отца во время чтения.

Впервые за долгие годы я сегодня утром открыл эту книжечку с трогательным списком опечаток в конце: «Напечатано: «соловьсвтве», следует читать: «соловьёвстве»; напечатано: «13 января», следует читать: «12 января»; напечатано: «1918», следует читать: «1908»; напечатано «взыхающих», следует читать: «вздыхающих»…» Открывается томик словами предисловия: «Блок однажды применил к себе  слова Чаадаева: «Лучшие идеи, от недостатка связи и последовательности, как бесплодные призраки цепенеют в нашем мозгу. Человек теряется…». Да, ещё как теряется.

Однажды Блок сказал: «Писатель - растение многолетнее». Это касается не только писателей. Взгляды людей меняются. Поначалу революции Блока вдохновляли. Он слишком многим в России был недоволен, чтобы не желать перемен. В дореволюционной поэме «Возмездие» Блок написал: «Страна – под бременем обид // Под игом наглого насилья - // Как ангел, опускает крылья, // Как женщина, теряет стыд…». Или вот ещё, уже времён Первой мировой войны, в прозе: «Неспособные к органической работе и переполнившие Государственную Думу политиканы... способствуют своими речами разрухе тыла...».

Что уж там говорить о самой войне, на которую Блок насмотрелся («Трудно сказать, что тошнотворнее: то кровопролитие или то безделье, та скука, та пошлятина; имя обоим - «великая война», «отечественная война», «война за освобождение угнетенных народностей» или как ещё?»). Блок на военной службе окончательно утвердился в своих антивоенных настроениях: «Сегодня я понял, наконец, ясно, что отличительное свойство этой войны - невеликость (невысокое). Она - просто огромная фабрика в ходу, и в этом её роковой смысл… Это оттого, что миром завладел так называемый антихрист. Отсюда - невозможность раздуть патриотизм».

Несколько лет спустя, после подавления Кронштадтского восстания, в год своей смерти, Александр Блок написал в записной книжке: «Вошь победила весь свет, это уже совершившееся дело, и всё теперь будет меняться в другую сторону, а не в ту, которой жили мы, которую любили мы».

А ведь совсем недавно он спорил со своей супругой Любовью Менделеевой-Блок. Когда в апреле 1917 году она уезжала в Псков  на гастроли с театральной труппой Беляевых, то в письме предостерегла мужа: «Грозят ленинскими действиями многие рабочие. Если тебя убьют, Лала, я тоже скапучусь – это я опять чувствую. Я тебя очень люблю». Блок в ответ отправил жене в Псков успокоительное письмо: «Неужели ты не понимаешь, что ленинцы не страшны, что всё по-новому, что ужасна только старая пошлость». Это было типичное настроение интеллигенции того времени: пусть придёт хоть кто-нибудь, хуже не будет. Придёт и разворошит этот муравейник. Многие скоро поняли, что бывает и хуже.

Жена Блока, выступавшая в Пскове на подмостках Летнего театра Сергиевского сада под сценическим псевдонимом «Басаргина», в письмах всячески расхваливала Псков и звала к себе мужа. Её слова в письмах мужу как будто нарочно придуманы для будущих  рекламных проспектов. Их любят использовать, когда рекламируют туристический Псков: «А Псков слов нет какой хороший. Ну, точно маленький итальянский городишко; хожу по улице с тем же чувством… Все церквушки такие невыдуманные, так органически выросли из земли – точно «хорошие» белые грибы… и очень много миленькости».

В книгах Блока упоминаний о Пскове немного (может быть потому, что он до него не доезжал или был проездом). И это не стихи. Блока интересовали подробности отречения Николая II. После смерти Блока были опубликованы его исторические записки «Последние дни императорской власти», где он, на основе документов, восстанавливает события тех дней. Там есть такие строки: «Старый Псков опять занесёт на страницы своей истории великие дни, когда пребывал здесь последний самодержец России, Николай II, и лишился своей власти, как самодержец… С прибытием царского поезда в Псков, в девятом часу вечера, начались, по словам Дубенского, "всё более грустные и великие  события». У Блока, разумеется, никакой «миленькости» нет. Зато есть это: «Тем временем, придворные в Пскове суетились, "толкаясь из вагона в вагон". События развивались для них "всё страшнее и неожиданнее"».

В Пскове Любовь Менделеева-Блок все три с половиной месяца жила в пансионе  г-жи Штерншталь на Гоголевской улице, совсем неподалёку от «Дома губернатора». Она постоянно звала мужа приехать к ней, описывая городские красоты: «Я в третий раз зову тебя, мой Лаланька, приезжай ты ко мне… Сегодня Вознесение, я встала ровно в семь часов и пошла на Детинец, там растут березы и сирень, зелёная трава на останках стен, далеко под ногами сливаются Пскова и Великая, со всех сторон белые церквушки и голубое небо, - мне было очень хорошо, только отчаянно хотелось, чтобы и ты был тут и видел»… Но Блоку было не до красот. В 1917 году Блок не написал ни одного стихотворения. Все те месяцы, когда его жена в Пскове выходила на сцену несохранившегося до наших дней дома-терема в Летнем саду, Блок работал литературным редактором в Чрезвычайной (Верховной) следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования деятельности бывших царских министров и сановников (эта работа была секретной).

Маяковский в статье «Умер Александр Блок» написал: «Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: «Нравится?» - «Хорошо», - сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли». Вот это «хорошо» и это «библиотеку сожгли» было два  ощущения революции».

В избранном томике Блока я долистал до стихотворения «О смерти»: «Всё чаще я по городу брожу. // Всё чаще вижу смерть – и улыбаюсь // Улыбкой рассудительной…».

40-летний поэт умер 7 августа 1921 года. «Так хорошо и вольно умереть. // Всю жизнь скакал – с одной упорной мыслью, // Чтоб первым доскакать. И на скаку /// Запнулась запыхавшаяся лошадь…»

Эта красота больше не побеспокоит тебя.
Ты искал её, часы торопя.
Наконец, нашёл, - в самом тёмном углу
И воткнул в неё тупую иглу.
Но сделал это без злобы, любя.
Эта красота больше не побеспокоит тебя.
Запоздалая красота скапливается в углах
Или пропадает на далёких горных лугах
На краю, у победной черты
Как важная часть устаревшей мечты.
Когда ты нанизывал на нитку её,
То себя самого сильно подвёл.
Старые часы на новые поменял.

Эта красота больше тебя и меня.