Кто здесь корни пустил и взрастил всех врагов?

Строительный магазин. Дело было недели три назад. Ко мне подходит человек, который оказывается читателем «Псковской губернии». Он спрашивает: «Как там проверка? Я читал, что газету проверяет министерство юстиции?» - «Когда они приходили в офис, я был в другом городе. Но знаю, что они  взяли на проверку какие-то документы и теперь где-то с ними "работают"». – «А какие перспективы?» - «Перспектива только одна. Издателя объявят иностранным агентом». – «И правильно сделают», - неожиданно отвечает наш читатель. - «Почему? Грант от российского фонда "Среда" газета получила задолго до того, как этот фонд признали «иностранным агентом». – «Неважно». – «А как же то, что закон обратной силы не имеет?» - «Это не совсем так». – «И что же в таком случае надо было делать? Отказаться от гранта, проклясть Бориса Зимина и вернуть ему деньги?» - «Да, это был бы идеальный вариант…»

Эта история напомнила мне другую. Дело было весной 2009 года. Только что была закрыта газета, где я был главным редактором. В читальном зале библиотеки ко мне подошла немолодая женщина, которая постоянно приходила к нам в редакцию покупать газету - в редакции экземпляр стоил на два рубля дешевле. Было время, когда наш тираж рос каждую неделю, и мы не успевали его поднимать. Весь тираж расходился. Однажды мы продали в редакции две газеты прямо из подшивок – с отверстиями от дырокола. Других у нас в офисе больше не осталось. И вот – смена «режима» в области, частная газета упраздняется, и через неделю ко мне подходит наша постоянная читательница и говорит: «И всё же правильно, что вас закрыли. Вы были очень злой газетой».

Это самая типичная  претензия, которую я слышу много лет: Вы – злые, а они (власти) – добрые. Если бы они были злые, то вас бы уже не было. Если вы ещё живы, значит они добрые. Вывод же такой: «Добрее надо быть». Существуют и дополнительные предложения: «Не обо всём же надо писать», «не стоит давать повод врагам» и даже «вы льёте воду на мельницу» тех-то и тех-то… Знаете ли, в мире стало так много «мельниц», на которые всё время что-то льётся.

В общем, 1 июля 2016 года издателя «Псковской губернии» АНО «Свободное слово», как и ожидалось, объявили «иностранным агентом». Если бы фонд «Среда» после объявленного открытого всероссийского конкурса в 2014 году присудил грант не тем девяти СМИ  (в том числе и «Псковской губернии»), а, допустим, «Известиям»,  LifeNews или «Комсомольской правде», издателей этих изданий сейчас бы точно не объявили «иностранными агентами». Так что «Свободное слово» признали «иностранным агентом» не потому, что грант был получен от будущего «иностранного агента», а потому, что будущий «иностранный агент» выделил грант «Свободному слову» и другим независимым издателям. Я думаю, что последовательность такова.

Российское государство не прочь раздавать гранты СМИ, но с некоторых пор не терпит частных денег, циркулирующих в медиасреде. Частные деньги, попадающие в независимые российские СМИ, мешают тотальному контролю и тем более управлению. Похожие события происходили в нашей стране и в позапрошлом веке, отчего некоторые русские издатели, как и в наши времена, вынуждены были уезжать на Запад.

Иногда пишут, что 3 июля 1857 года вышел первый номер герценовского «Колокола». Почти так оно и было. Правда, если посмотреть на репринт первого номера, то дата там стоит другая: 1 июля. Разница небольшая. Первый номер открывался стихотворением, объяснявшим, почему надо было выпускать «Колокол». Там были такие строки: «Россия тягостно молчала, // Как изумлённое дитя, // Когда неистово гнетя // Одна рука её сжимала». И далее в том же духе: «В годину мрака и печали, // Как люди русские молчали, // Глас вопиющего в пустыне // Один раздался на чужбине…»

Конечно же, большой любви к российским  правителям той поры издатели «Колокола» не питали. Вынужденные эмигранты в первом номере писали, что российские власти действуют с «тупоумием капрала». Однако ничего радикального первоначально они себе не позволяли. Лермонтов (из неопубликованного), Некрасов, Тургенев… Всё это – нынешние классики с классическими же произведениями вроде хрестоматийных некрасовских «Размышлений у парадного подъезда» про «одержимых холопским недугом», там, где «этот стон у нас песней зовётся»..

Революционерами Герцена и Огарёва в тот момент было назвать сложно. Наоборот, их упрекали в недостаточной радикальности. Герцен был сторонником реформ с тремя главными требованиями к власти, которые он постоянно повторял: 1. «Освобождение слова от цензуры», 2. «Освобождение крестьян от помещиков», 3.«Освобождение податного состояния от побоев». Не бить, не затыкать рот, позволить свободно трудиться… Не так уж много для начала. О том же самом уже много лет подряд рассуждали и в самом царском дворце. Царям, начиная с Александра I, об этом говорили прогрессивные советники. Иногда с ними цари даже соглашались, но с реформами не спешили («нельзя же так сразу»). В итоге Герцен и Огарёв оказались в Лондоне. Появилась «Вольная русская типография», издававшая «Полярную звезду», где были впервые  напечатаны запрещённые письма: «Письмо Белинского к Гоголю» и два письма Гоголя к Белинскому, и запрещённое стихотворение Пушкина «Деревня». А с 1 июля 1857 года стали издавать ещё и «Колокол», который первое время определялся как «прибавочные листы» к «Полярной звезде». То есть приложение. Газета «Колокол» публиковала то, что в России не могло выйти из-за цензуры. Не только Некрасова, но и, например, цифры государственного бюджета. Однажды была напечатана резолюция Александра II, запрещавшая употреблять в служебных бумагах слово «прогресс».  Прогрессивный царь опасался этого слова.

Царский режим во главе с Александром II выходу неподцензурной газеты на русском языке не обрадовался и надавил на некоторые иностранные государства. Через год после выхода первого номера «Колокола» газету запретили в Пруссии, Саксонии, в Риме, в Неаполе и других местах. Но не в Лондоне. Из Великобритании «Колокол» переправляли нелегально, отчего стоимость экземпляра в России подскакивала раз в десять. Чтобы облегчить доставку, газету печатали на тонкой бумаге.

Вот всего один пример того, что публиковал «Колокол»:

«Письмо кн. П.В. Долгорукова к императору Александру Николаевичу.

В стране самодержавия имеются лишь властитель и рабы. Из этого жалкого порядка вещей проистекает тот горестный вывод, что государь несёт перед общественным мнением нравственную ответственность за проступки своего правительства.  Самые гнусные нападки  на эмигрантов не только разрешаются Вашей цензурой, но ещё к ним подстрекают Ваши царедворцы и желающие попасть в круг царедворцев Ваших… Вы царствуете над 70 миллионами людей  и трепещите перед несколькими напечатанными листами бумаги».

Письмо скандально известного русского эмигранта экс-князя Петра Долгорукова было опубликовано в сентябре 1863 года. К тому времени тираж «Колокола» стал заметно снижаться (в итоге он скатился с 5000 до 500 экземпляров). Причина в том, что авторы «Колокола» стали радикальнее. Цензура, государственное насилие, выталкивание в эмиграцию, бесконечный поиск «внутренних врагов» и тому подобное превращали вполне мирных людей, мечтавших о нормальных реформах, в революционеров.

«Колокол» продержался десять лет, до 1 июля 1867 года. Вышло 245 номеров, и газета прекратила своё существование. Зато подстрекателей-царедворцев становилось всё больше. Они издавали «правильную» прессу. Она была подцензурной, но «патриотичной». Однако дела в империи с каждым годом шли всё хуже и хуже, несмотря россыпь ультрамонархических изданий. Так что Герцен своим «Колоколом» хотел разбудить не кого-нибудь, а русскую монархию. Но она оказалась глуха и продолжала действовать с «тупоумием капрала».

Эти люди на улицах снова пускаются в пляс,
Распыляя попутно старинный словарный запас.
Решено: всё пропущено сквозь решето.
Так держать! Но кому? Так держать! Но за что?
Кривизна этих пасмурных улиц приводит к тому,
Что встречают и бьют. Почему? По уму.
И пора бы признать: самый пристальный взгляд
Был чужой. Напрокат он был взят.
Что же здесь своего, кроме ржавых оков?
Кто здесь корни пустил и взрастил всех врагов?
Кто же взял зуб за око, а око за зуб?
Кто же этот угрюмый мужик-однолюб?
Чёрный юмор, как дым – вылетает в трубу.
Каждый что-то своё видит в чёрном гробу.
Каждый что-то своё жаждет в этом году
И хватает мечту на лету – на беду.

Извини, но здесь злобы не хватит на всех,
И летит чёрный всадник по имени Смех.