Куда ни кинь взгляд или, хотя бы, бомбу, - всюду какой-то изъян

6 июля всё висело на волоске. Отечественная история могла бы пойти совсем в другом направлении. В 1918 году в России очень многое держалось только на одном честном или даже нечестном слове… Перед тем как взяться за написание этого текста, я стал искать сценарий радиопьесы, которую подготовил в девяностые годы. Это был небольшой цикл о русском терроре ХХ века. С радиопостановкой тогда ничего не получилось (с радио у меня вообще ничего не получается). Но ведь где-то в печатном виде это лежит? Стал искать, и минут через пятнадцать на полке между виниловыми пластинками обнаружил пять начинающих уже желтеть листов, напечатанных на машинке «Любава». Это был как раз сценарий о событиях 6 июля (всего радиопьес было три). Текст начинался так: «6 июля 1918 года из московской гостиницы «Элит» вышел брюнет с бородой, усами и примечательной пышной шевелюрой. Одет он был в чёрный пиджачный костюм. С виду человеку было лет 30-35, хотя в действительности ему ещё не исполнилось и 20. В руках он держал портфель, в котором одно отделение пустовало и предназначалось для револьвера».

Радиопьеса «Убийство германского посланника» была основана на документах и историческом очерке Марка Алданова «Убийство графа Мирбаха». «В номере другой гостиницы – «Националь», брюнет с портфелем встретился с рыжеватым мужчиной лет тридцати. Обитатель «Националя», одетый в коричневый костюм и цветную косоворотку, ждал у окна… На подоконнике, рядом с высохшим цветком, стоял другой портфель, полный бумаг, в большом отделении которого лежала завёрнутая в газету бомба».

О событиях того дня в разных странах написаны тысячи страниц. Два чекиста – Блюмкин и Андреев - на авто в третьем часу дня лихо подкатили к германскому посольству в Денежном переулке в Москве и на входе предъявили мандат с подписью Дзержинского. Они хотели срочно встретиться с графом Вильгельмом фон Мирбахом. Посол с ними встречаться не собирался, но чекисты убедили секретаря, что дело важное и якобы касается племянника графа Мирбаха – венгерского офицера. 47-летний германский посланник к прибывшим, в конце концов, вышел и некоторое время с ними общался. До тех пор, пока не прозвучал условный сигнал – фраза, брошенная фотографом-чекистом Николаем Андреевым: «Речь идёт о жизни и смерти графа Мирбаха». После этой фразы террористы принялись стрелять (в основном, промахиваясь), бросили одну бомбу, другую (одна не взорвалась), выскочили в разбитое окно и стали карабкаться на ограду… Латышские стрелки, охранявшие посольство, вдогонку стреляли скверно, только слегка задев Блюмкина. Террористы, действительно служившие в ЧК, благополучно скрылись на авто. Вскоре майор генерального штаба Карл фон Ботмер вместе с переводчиком  отправился в гостиницу «Метрополь» (там находилось министерство иностранных дел Советской России) – сообщать об убийстве. Наверное, вид майора и его переводчика Мюллера был грозен, потому что заместитель наркома иностранных дел Георгия Чичерина Лев Карахан, увидев немцев, подумал, что они пришли его убивать, и заперся в соседней комнате. Карахан в том году уже не в первый раз попадал в переделку. Предыдущий раз это было в Пскове, куда Карахан и его начальник Чичерин прибыли по дороге в Брест-Литовск – для подписания сепаратного мира. Псков, в котором всю войну находился российский штаб Северного фронта, тогда переживал переходный период – период сдачи города немцам. Центр Пскова уже сутки контролировали германские войска. Но остановили двух большевистских эмиссаров у псковской гостиницы «Лондон» не немцы, а толпа русских – противников большевистской власти. Они выкрикивали: «Смерть большевикам!». Но немцы не дали исполниться этим пожеланиям. Вскоре они расстреляли 140 большевиков и пленных красногвардейцев, но Чичерина и Карахана не тронули, а пропустили дальше, и сепаратный Брестский мир был подписан (Россия потеряла по нему территорию площадью 780 тыс. кв. км. с населением 56 миллионов человек).

Советское правительство, узнав о гибели германского посланника, должно было бы прийти в ужас. Немцы в то время могли при желании возобновить наступление, и тогда бы большевики вряд ли удержали власть. Летом 1918 года состояние их армии было немногим лучше, чем зимой (немецкий генерал Макс Гофман 20 февраля 1918 года в дневнике написал: «Вчера один лейтенант и шесть солдат взяли в плен 600 казаков»). Но судя по воспоминаниям видных большевиков, какого-то особого ужаса среди руководителей Советской России после известия о гибели посланника не наблюдалось. Наоборот, мемуаристы цитируют шуточки Ленина по поводу покойного Мирбаха и мятежных левых эсеров. «И невинность соблюдём, и капитал приобретём», - шутил Ленин, но на место преступления вместе со Свердловым, Дзержинским и Чичериным всё-таки примчался – извиняться. Ленин говорил о «провокации монархистов и англо-французских капиталистов». «Преступники будут непременнейше арестованы и преданы революционному трибуналу!», - обещал он.

Но наказание по тем временам вышло смешное. Двух террористов заочно приговорили к трём годам, а меньше чем через два года Яков Блюмкин попадёт под амнистию и вступит в партию большевиков. Рекомендацию ему даст сам Феликс Дзержинский. Это усилит подозрения в том, что в июльском теракте были заинтересованы не только бунтари из партии левых эсеров.

Главной опасности большевики избежали. Немцы жёстко отвечать большевикам не стали, а случившееся вслед за убийством германского посланника восстание левых эсеров было подавлено.

Псков в то время по-прежнему находился на территории, которая перешла по Брестскому миру Германии. (Ленин, чтобы удержать власть, в марте 1918 года отдал немцам множество российских земель не колеблясь, - недаром же в Пскове есть два памятника Ленину, два музея Ленина, от центральной площади Ленина начинается улица Ленина). Все эти Ленины даны нам для того, чтобы мы не забывали о том, кто подарил наш город Германии.

Псков в конце февраля 1918 года немцы захватили относительно легко, но с большими потерями. Потери были связаны не с уличными боями, а с огромным взрывом. Отступающие спешно красногвардейцы взорвали неподалёку от железнодорожного вокзала пироксилиновый склад. Разом погиб целый немецкий батальон – около 270 человек, включая 30 офицеров. Их похоронили на Немецком кладбище, находящемся на правом берегу реки Псковы. Там, неподалёку от лютеранской церкви, людей хоронили с ХIХ века, но больше всего похорон пришлось на годы двух немецких оккупаций – 1918 и 1941-44 годов. Позднее из этого кладбища советские власти попытались устроить парк, назвав в честь него соседнюю улицу – Парковую (когда-то рядом проходила улица Кладбищенская). В детстве мы иногда в этом «парке» играли, и я хорошо помню несколько скрывающихся в траве поваленных памятников и могильных плит с выбитыми готическим немецким шрифтом фамилиями. Надгробия с этого кладбища потом использовались как поребрики на центральной улице Пскова – Октябрьском проспекте. Впрочем, старые могильные плиты для этих целей брались в 70-е годы не только с Немецкого кладбища, но и с других псковских кладбищ. Последний раз поребрики с именами и датами рождения и смерти выкапывались во время ремонта Октябрьского проспекта в августе 2007 год – возле магазина «Ракета». Часть могильных плит на центральной улице Пскова лежит под ногами до сих пор.

Псков был возвращён Советской России после краха Германской империи осенью 1918 года. Немецкие дипломаты и военные вернулись из России домой и сели за мемуары. Карл фон Ботмер (тот самый, от кого прятался Лев Карахан) опубликовал в 1922 году книгу Mit Graf Mirbach in Moskau («С графом Мирбахом в Москве»), где, в частности, привёл слова Льва Троцкого, сказанные фон Ботмеру незадолго до покушения на немецкого посланника - в июне 1918 года. Троцкий сказал: «Собственно, мы уже мертвы, но ещё нет никого, кто мог бы нас похоронить».

Куда ни кинь взгляд или, хотя бы, бомбу, -
Всюду какой-то изъян.
Берёшь воздух или воду на пробу,
А то и землю славян –
И всегда получаешь одно и то же,
А именно: что-то не то.
И чем дальше, тем будет дороже.
Было семьдесят, станет сто.
И это не курс валюты.
Это в условиях покоя пульс.
Здесь собачий дягиль, в смысле – цикута.
Ядовитые соки наполнили Русь.

Куда ни кинь взгляд или, хотя бы, букет невесты,-
Всюду есть что-то, чем дорожишь.
Никого не хочется ставить на место.
Мы уже на месте. Не проскочит мышь.
Нет зазора. Мы и время совпали.
Мы уже на месте, и с него не сойти.
Нет сил оторвать взгляд от этих деталей.
Пульс в покое доходит до ста двадцати.

Древнерусское учение кинь и ян
Предполагает один изъян.
Чем больше внутри ледяных пустынь,
Тем меньше места для жизни – куда что ни кинь.