Накрыла с головой архивная пыль

Сведения о Семевском настолько противоречивы, что можно подумать, что их было несколько. Но Семевских действительно было несколько. Родных братьев Семевских. Михаил, Василий, Александр, Пётр, Георгий … И это только родных братьев. Самый известный – Михаил Семевский, почётный гражданин Великих Лук – издатель, историк, журналист. Был известен тем, что впервые опубликовал письма и мемуары многих декабристов. Печатался в журнале «Современник» и в журналах  Герцена «Полярная звезда» и «Колокол». Великолукская центральная библиотека носит имя Михаила Семевского, родившегося в деревне Федорцово Великолукского уезда Псковской губернии (теперь это Куньинский район).

В девятитомнике Николая Добролюбова есть рецензия двадцатилетнего критика на изданные в 1857 году в Петербурге заметки Михаила Семевского. Они назывались «Великие Луки и Великолуцкий уезд». Добролюбов по этом тексту прошёлся так, что об этом до сих пор не забыли. В сущности, Добролюбов говорит не Семевском. Его заметки – только повод порассуждать о том, что за настроения царят в России, на престоле которой оказался новый император. Обращая внимание на книгу Михаила Семевского, он пишет: «…в наше время общие фразы о современных идеях, сочувствие общественным вопросам и т. п. уже перестают быть редкостью и что на них одних нельзя далеко уехать. Ныне, как бы ни был бездарен писатель, как бы ни ограничен был круг его зрения, как бы ни смутны были понятия о предметах самых обыкновенных, - всё-таки он уже понимает вред невежества, беззаконность взяток, притеснений, гадость обмана, ханжества и т. п. Это уже теперь обязанность писателя, а не достоинство».

И всё же радости от таких строк Семевскому было мало. Дескать, прогрессивный, но бездарный.

«Ныне безграмотные писатели до того доведены, что им уж и носа показать нельзя в литературе - просто сунуться некуда, разве только учебник составить или детскую книжку сочинить им еще дозволяется. Ныне даже простое глумление над грамматическими промахами авторов считается излишним, всякий готов пропустить без внимания даже действительную ошибку против языка в статье, интересной в каком-нибудь отношении. Пропускаются же эти ошибки не потому, чтобы их не считали ошибками и одобряли, а просто потому, что не хотят в них видеть доказательств безграмотности писавшего, а считают их следствием рассеянности, недосмотра, опечатки и т. п. Ныне уже смешно видеть, если кто-нибудь в споре о важном предмете, опровергая своего противника, вдруг начнет разбирать его фразу: где тут подлежащее, где сказуемое? и потом, объявит торжественно, что в фразе глагола нет, следовательно, грамматического смысла нет, и потому он ее не понимает…». Это всё Добролюбов. Сам-то он был не как все и на грамматические промахи и смысловые провалы продолжал обращать внимание.

О таких людях как Семевский принято говорить, что у него «неоднозначная репутация». Но здесь важно знать, кто эту репутацию создавал. Время было такое, что свободы в печати после смерти Николая I было уже в России больше, чем раньше. Но и взаимная полемика усилилась. Иногда на личности переходили из-за различных общественно-политических взглядов. Объективности в этом было немного. Но в случае с Добролюбовым и его язвительной рецензией политики нет.

Итак, братьев было несколько. Василий Семевский тоже был историк и тоже редактор – основатель журнала «Голос минувшего». Братьев тянуло к изучению прошлого. Михаил издавал «Русскую старину», а Василий «Голос минувшего». Настроения в семье были либеральные, только их степень различалась. Василий Семевский был моложе и либеральнее (в более поздние времена входил в «Союз освобождения», принимал участие в акциях протеста петербургской интеллигенции против репрессивных мер правительства, накануне 9 января 1905 года был арестован и на две недели заключён в Петропавловскую крепость; после того как вышел на свободу, стал председатель Комитета помощи освобождённым узникам Шлиссельбургской крепости, входил в Комитет по оказанию помощи политссыльным).

Ещё один брат был – Александр, женат на сестре знаменитого революционера Михаила Буташевича-Петрашевского. А у Василия Семевского есть труд: «Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский и «петрашевцы».  Хотя Василий Семевский больше специализировался на «крестьянском вопросе». Обычно русские историки на крестьян большого внимания не обращали, а он написал большое исследование «Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в.», о котором Василий Ключевский отозвался так: «Несмотря на эти недостатки, я считаю труд г-на Семевского очень ценным вкладом в нашу историческую литературу. Прежде всего, это первая и довольно смелая попытка составить полный и цельный обзор истории вопроса о крепостном праве в России за 1 1/2 века до его отмены. Если в книге неточно разграничены главные моменты в движении вопроса, то собран обильный запас данных для дальнейшей обработки его истории.  Автор с редким трудолюбием собрал материал по своему предмету, и с этой стороны его скорее можно упрекнуть в излишестве собранного, чем в пропусках…». Рецензия положительная, - не то, что написал Добролюбов о книге его брата Михаила.

С Михаилом Семевским сложнее. Как историк он был явно не выдающийся, но известен был не этим. Он считался, прежде всего, издателем. Подыскивал интересный материал для публикаций. Его задача была раздобыть нечто ценное – то, что произведёт впечатление. Раздобыть чуть ли ни любым способом – за что ему сильно доставалось.

«Михаил Иванович Семевский в воспоминаниях моих за 1879-1890-е годы представлялся мне приземистым человеком, - вспоминал о Михаиле Семевском театровед и литератор Евгений Опочинин, - с виду типичным петербургским чиновником, уже лысеющим, чистеньким, аккуратненьким, с простоватым лицом, но умными проницательными светлыми глазами. Это был дельный, энергичный и ловкий организатор крупного литературного предприятия большого общественного и научного значения». Ловкий организатор. Это важные слова – потому что примерно о том же самом рассказывали об издателе «Русской старины» и другие. Ловкий. Для акробата ловкость чрезвычайно важна, но Семевский акробатом не был. Он был историк. Впрочем, издателей «Русской старины» по фамилии «Семевский» известно два. И это тоже признак ловкости одного из них – Михаила. Ещё одним издателем первое время считался Василий Семевский, но не Василий Иванович, автор книг про крестьян, а Василий Арсеньевич Семевский - официальный редактор-издатель первых выпусков журнала «Русская Старина», троюродный брат Михаила Ивановича Семевского. В воспоминаниях Михаила Семевского троюродный брат-издатель описан так: «…этот добрый, мягкий и во многих отношениях весьма милый человек крайне мало интересовался литературой». То есть литературой не интересовался, а журнал издавал. Издавал по просьбе Михаила. Как говорили, сделано это было «из-за служебных соображений». Василий редактором и издателем только числился, и всем с самого начала управлял его троюродный брат Михаил.

У Василия Арсеньевича имелись другие интересы. О них вспоминал литературный критик Александр Дружинин, о котором я писал здесь 19 октября. Это тот Дружинин, к которому в Гдовский уезд на охоту приезжали Тургенев и Некрасов. В его дневнике 8 июля 1853 года написано: «Окрестные сплетники и сплетницы много чешут языки насчет моего приятеля В. А. Семевского и его загадочной супруги, кажется, имеющей некоторое поползновение представлять царицу Гдовского уезда. Но претензия эта не согласна с положением супружеского кармана: трудно более запутаться, живя в деревне и имея около 2 тысяч душ. Щелецкий дворец, который начат уже лет пять, окончен вчерне, но убрать его едва ли кто возьмется, и бедный Арсеньич долго, я думаю, не переедет в него жить. Всюду долги, неудовольствия, сплетни, общее ожесточение. Имение за недоимку отдают в опеку, около Нарвы нанята дача,- и нет денег, чтоб туда поехать. Обстоятельства плачевные, но достойные наблюдения, этюда и, при случае, описания».

Сейчас от этого дворца ничего не осталось. Разве что кроме фотографии. Двухэтажный особняк. Угловая четырёхэтажная башня, а сверху ещё и гранёная башенка с пирамидальной кровлей со шпилем. На привычную русскую усадьбу явно не похожа. Замок с претензией.

Однако, судя по дневнику, скептицизм Дружинина по поводу замка через год улетучился. Всё оказалось не так плохо. 10 августа 1854 года Дружинин написал: «Пиршество у Василия Арсеньича удалось, и мне было бы отлично и на первый день, если б адская головная боль, обычная летняя моя казнь, не помешала бы многим увеселениям. Новый дом Семевского и вся окрестность отдаленно (весьма отдаленно) приближается к тому идеалу помещичьего помещения, о котором я имею понятие в своей голове. Нужны огромные капиталы, чтобы хорошо убрать и отделать этот палаццо, и долго ему стоять в неотделанном виде, но и то, что есть уже, не лишено приятности. Террасы, старые деревья, площадки у прудов - все это удовлетворительно. Хозяин и милая маленькая хозяйка были как нельзя добрее и приветливее. Решительно Гдовский уезд неправ относительно Софьи Александровны: в настоящее время она держит себя отлично и исполняет обязанности хозяйки как нельзя безукоризненнее. В доме, конечно, могло бы быть поболее порядка, исправности в людях, изящества, но всякому ли даются такие вещи и насколько они редки и в столице и в опытных, даже немолодых семействах!»

Михаил Семевский тем более был человек деловой. Иногда казалось, что даже слишком деловой.  Появилась даже эпиграмма: «Если врач тебе предскажет. // Что тебе недолго жить, // Можешь верить иль не верить  // И тужить иль не тужить. // Если ж вздумает Семевский // К тебе в гости побывать, // Готовь место на погосте - // Знай, что скоро умирать». Шутка, конечно, но основанная на правде.

Когда Фёдору Достоевскому прочитали эту эпиграмму на Михаила Семевского, он улыбнулся и сказал: «Ох, не к добру что-то он и ко мне подъезжает».

Это взгляд людей, которые его хорошо знали по Петербургу. А вот как это выглядело из Великих Лук: «При малейшей возможности он оказывал ту или иную услугу, делал пожертвования благотворительным учреждениям, при его поддержке в городе были открыты реальное училище и женская прогимназия. Великолукскому реальному училищу М.И.Семевский пожертвовал библиотеку в 2818 томов и собрание "Псковских губернских ведомостей" с 1840 по 1850 гг. Почётным попечителем училища он был до последних дней…». Что-то похожее можно прочесть и о наших именитых и состоятельных современниках. В одних изданиях пишут о сомнительных поступках, а в других – об их благотворительности. Одно другому не мешает, более того – стимулирует. Согрешил - замолил. Так это действует. Безотходное производство.

Евгений Опочинин по поводу деловых качеств Михаила Семевского написал: «В его руках "Русская старина" сосредоточивала на своих страницах множество исторических и всяких других материалов величайшего значения, которые, однако же, большей частью не стоили ему ни копейки: он знал всех крупных и значительных людей, подвизавшихся на всех поприщах, и внимательно следил за ними, так сказать, вился около них, как пчела вокруг меда. Особенно он ухаживал за теми, кому по всем признакам оставалось недолго жить на свете. Он ловко умел выпросить у них мемуары, записки, интересные документы и письма. Он умел поставить дело так, что самые недоступные источники подобных документов для него раскрывались, и они становились достоянием его журнала, который преуспевал и при таких условиях обходился ему весьма недорого. Понемногу такая практика Михаила Ивановича приучила всех знавших его к мысли, что посещение им, особенно неоднократное, того или другого дома является признаком близкой кончины кого-либо из данной семьи».

Если же вернуться к рецензии Добролюбова на книгу Семевского «Великие Луки и Великолуцкий уезд», то автор-краевед здесь предстаёт как некий собирательный образ. Лично Семевского никто из нас не знал, но многократно встречал краеведов, похожих на того, кого так красочно и так ехидно описал критик Добролюбов: «Книга г. Семевского замечательна, как мы уже сказали, в том отношении, что автор её, при крайней ограниченности понятий и знаний, всё-таки выражает сочувствие к современному направлению. О степени его знаний исторических может свидетельствовать следующий пример: рассказывая историю Великих Лук, он распространяется, неизвестно для чего, о том, что христианство было водворено в России Владимиром Святославичем, внуком св. Ольги, который, по общему совету епископов, уничтожил идолопоклонство, и пр. И чтобы кто-нибудь не усомнился в открытом им факте, имеющем столь близкое отношение к истории города Великих Лук, он делает ссылку на "Историю Псковского княжества" и на "Степенные книги". Статистические приёмы г. Семевского характеризуются тем, что он представил таблицу числа жителей, домов, церквей, заводов и пр. в Великолуцком уезде и поспешил заметить, что он не ручается за верность и точность некоторых цифр. Каких именно некоторых, он не сказал, и, таким образом, на все цифры падает подозрение в неверности и неточности; зачем же было и составлять неверную и неточную таблицу? В этнографии г. Семевский показывает себя большим знатоком, потому что подробно описывает, как особенность Великих Лук, то, что там женихи свах засылают, на девичнике и на свадьбе песни поют, что за столом великолучане пьют и едят, и т. п. При этом он с гордостью замечает, что заметки его "есть страница не бесполезная при описании быта русского народа" (стр. 146). Но всего замечательнее то, что автор приводит из своего "Сборника великолуцких пословиц" (довольно значительного, по его замечанию) такие пословицы, как: "чужое добро впрок нейдет", "заставь дурака богу молиться, он лоб разобьет", "глупому сыну не в помощь богатство" и т. п. Если все такие пословицы относить собственно к Великолуцкому уезду, то, разумеется, нетрудно составить и очень значительный сборник: стоит переписать Снегирёва со всеми дополнениями. Словом, автор почти на каждой странице своей книжки обнаруживает такое наивное неведение о самых простых предметах, что мы нисколько, но удивились бы, если б увидели, что он к особенностям Великолуцкого уезда причисляет и то, что там люди вверх головой ходят».

У Михаила Семевского неожиданно нашёлся ещё один критик, причём совсем не революционного направления, а именно император Александр III. Этот исторический анекдот в воспоминаниях о Семевском Евгений Опочинин тоже приводит: «Произошел анекдот с М.И. Семевским, и анекдот неприятный, когда он вздумал представиться царю Александру III. Надо сказать, что перед этим в одной из книжек "Русской старины" под безразличным названием "Из любовной переписки XVIII века" было помещено несколько писем, или, вернее, записочек, Екатерины и Потёмкина весьма нежного содержания. Царь, недовольный обнародованием этих скандальных документов, был очень сух с Семевским и вскользь сделал ему по этому поводу замечание. М.И., не усвоив себе всех тонкостей этикета представления, попытался было вступить в объяснения. Но царь с места прервал его грозным окриком и тут же повернул к нему свою чудовищную спину. Рассказ об этом представлении Семевского царю долго и не без злорадства повторялся в петербургском обществе».

Злорадство давно прошло – вместе с тем временем. Но остались журналы «Русская старина». Рассказы о братьях Семевских сегодня тоже – русская старина и голоса минувшего.

Накрыла с головой архивная пыль,
Которую народ отверг в тот четверг.
Осталось только умерить пыл,
Осталось только сменить век.
Копнуть поглубже и уйти вниз.
Провалиться, чтобы долго лететь
Туда, где ждёт утешительный приз -
То ли пыль, то ли метель.
Нежные дамы сходят с гравюр.
Кавалеры гарцуют на лошадях.
Но так неудобно в пыльном раю,
Что хочется к пыли добавить дождя.

Крылом за карниз зацепился амур.
Колонна ростральная или костыль?..
Люди ходят с почтением по одному,
Глотая попутно архивную пыль.