Нанеси урон, как нанёс его он, и скройся в чей-то утренний сон

О нём слагались песни и былины, а главным его подвигом считалась загадочная смерть в 23-х летнем возрасте. Народным героем он стал именно тогда, когда внезапно умер, отобедав там, где ему есть и пить не следовало. Однако, как поётся в старинной песне, посвящённой ему: «Ай-я говорит ле Скопин да таковы слова: // «Ох ты ой еси, солнышко Владимир-князь! // А ще не пить мне-ка цяры – виновату быть, // А ще как выпить мне цяру – живому не быть». «Цяра» - это чара. Дескать, знал, что отравят, но не выпить не мог: «А ще как берет Скопин во праву руку, // А ще как выпил Скопин к едину духу». Вскоре молодой полководец Михаил Скопин-Шуйский умрёт в муках.

Отец Михаила Скопина-Шуйского Василий Скопин-Шуйский был одним из организаторов обороны Пскова от войск Стефана Батория в 1581-1582 годах – командовал гарнизоном. Некоторые историки считают Василия Скопина-Шуйского главным организатором обороны. Михаил Скопин-Шуйский был связан с Псковом значительно меньше и совсем по-другому. В Смутное время в Пскове с сочувствием относились к самозванцам. Одного из них – Лжедмитрия III, так и прозвали – «Псковским вором» (об этом я писал здесь 31 июля). А Михаил Скопин-Шуйский под конец своей короткой жизни с самозванцами воевал.

В XVII веке в России возник сказочный образ «народного царя» - молодого, удалого. Честного, в отличие от некоторых. Этот образ имел конкретные черты, фамилию и имя: Михаил Скопин-Шуйский.  Царём он, конечно, не стал, и это ещё более упрочило его репутацию. Репутация была посмертная.

С самозванцами Скопин-Шуйский воевал не всегда. Восемнадцатилетним он служил при Лжедмитрии I в чине «великого мечника». Обычно на праздничных мероприятиях мечники несли впереди с левой стороны обнажённый меч как символ военной власти, а во время похорон опускал меч вниз, вставляя в рукоять свечу. Но с Дмитрием Самозванцем всё вышло совсем не так. Его похороны получились значительно страшнее. Было не до ритуалов. А потом, при новом царе – Василии Шуйском, Михаил Скопин-Шуйский показал, что меч он может носить не только по великим праздникам. Сегодня его фамилию включают в список самых заметных русских полководцев, и в этом списке он один из самых молодых (хотя случай с Александром Невским трудно забыть). Однако в учебниках истории Скопину-Шуйскому места обычно не находилось – по двум причинам. При династии  Романовых Скопин-Шуйский популярностью не пользовался. В Смутное время взаимоотношения с Романовыми у Шуйских и Скопиных-Шуйских были непростыми (Филарет Романов перебежал из осаждённой Москвы в лагерь «Тушинского вора»). При другом стечении обстоятельств именно Скопин-Шуйский, а не Михаил Романов мог стать родоначальником новой династии. В советское время о Скопине-Шуйском тем более не любили вспоминать. Ведь именно он подавил восстание Петра Болотникова. Так что место Скопина-Шуйского было – в старинных песнях, которые постепенно забывались: « Ино что у нас в Москве учинилося, // С полуночи у нас в колокол звонили? // А росплачутца гости москвичи: // «А тепере наши головы загибли, // Что не стало у нас воеводы…».

Иногда Скопин-Шуйский появлялся в исторических произведениях, но, как правило, на вторых ролях. Да и сами эти произведения были не самые выдающиеся, такие как трагедия Алексея Хомякова «Дмитрий Самозванец», в которой Дмитрий заученно произносит: «А! Князь Скопин,  великий мечник мой! // Здоров ли ты? Не радостен литовцам // Твой род отважный. Псков и твой отец // Великого Стефана сокрушили. // Мой юный князь,  не забывай отца», а Скопин-Шуйский отвечает царю-самозванцу: «Великий царь! Когда его уроки // Забуду я, не дай мне жизни бог!».

Учёные-историки Скопина-Шуйского никогда не забывали, но фамилия молодого полководца так и осталась в их многотомных трудах. А ведь были совсем другие времена. «Замутнившееся, расшатавшееся в своих основах общество русское страдало от отсутствия человека, к которому можно было бы привязаться, около которого можно было бы сосредоточиться, - писал историк Сергей Соловьёв. - Таким человеком явился, наконец, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский».

После его смерти в сознании народа, если судить по былине и песням, Скопин-Шуйский противопоставлялся  дорвавшимся до власти князьям и боярам. А Скопин-Шуйский для них был человеком, который мог прийти к власти, но не захотел – по той причине, что для этого надо было нарушить закон. Возможно, если бы он не был отравлен, его бы в то Смутное время  почитали не так.

Отношения псковичей с царём Василием Шуйским – родственником Михаила Скопина-Шуйского – испортились после того, как царь предложил русским городам дать денег взаймы. В Пскове эту обузу возложили на всех, включая самых бедных. Псковичи отправили царю жалобу. Но богатые псковичи опередила «меньших» жалобщиков, представив их как врагов. А для убедительности вручили Василию Шуйскому 900 рублей. И царь поверил. Жалобщиков бросили в темницу, и они чудом избежали смерти. Это была завязка. А потом стали известны другие тайные отношения Василия Шуйского с псковскими "большими" людьми. Не в первый и не в последний раз оказалось, что в Пскове (с ведома царя) чеканились фактически фальшивые деньги – облегчённые под видом настоящих. Начались волнения… Репутация царя и без того в Пскове была невысока… В таких условиях не хватает только самозванца, и он появился… При очередном самозванце в Пскове тоже стали чеканить монеты – альтернативные московсим. Псковские копейки были тяжелее государевых: вместо того чтобы весить 0,68 грамма, они весели 0,72 грамма. Очередной Лжедмитрий, которому присягнули псковичи, таким образом, хотел показать, что он – настоящий. А Скопин-Шуйский в это время находился неподалёку от Пскова – в Новгороде. Он отправил в Псков отряд. Однако во времена Смутного времени не все приказы выполнялись беспрекословно.

У Нестора Кукольника есть драма в пяти актах. Она так и называется «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский». Нестор Кукольник писал: «Таков Герой, когда в младой душе // Сознает мощь способностей и воли! // Таков Скопин!- Умейте только двинуть // Его могучим сердцем; это сердце // Не долго свежим жаром пламенеет; // Земля полна тех ядовитых чувств, // Что лучшие младой души стремленья // Пороком иль соблазном отравляют…»

Отравляют не только пороком или соблазном.

Автор «Повести о преставлении и погребении князя Михаила Васильевича Шуйского, по прозвищу Скопина» написал: «По счету же, принятому у русского народа, в 7118 (1610) году скончался благоверный, и благородный, и благочестивый родственник царя и великого князя всея Руси Василия Ивановича Шуйского, И когда настал — после торжественного стола — час пира веселого, тогда, дьяволом омраченная злодейка та, княгиня Марья, кума крестная, подносила чару питья куму крестному и била ему челом, поздравляла с крестником, Алексеем Ивановичем. А в той чаре — питье приготовлено лютое, питье смертное. И князь Михаил Васильевич выпивает эту чару досуха, а не знает, что злое питье это лютое, смертное. И скоро у князя Михаила все в утробе возмутилось, и не допировал он званого пира, и поехал к своей матушке княгине Елене Петровне…»

Позднейшие исследования показали, что это было действительно отравление. Но кто был в нём заинтересован? А если и был заинтересован, то отравил ли? Обычно называют дочь Малюты Скуратова Екатерину Шуйскую, хотя существуют и другие версии – очевидные и не очень.

«Замутнившееся, расшатавшееся общество» всё-таки на некоторое время привязалось к Михаилу Скопину-Шуйскому. Но это был уже не человек, а былинный богатырь.

Тот, кто не выпьет яд -
Тот кругом виноват,
А кто останется жив – попадёт в ад.
И это называется жизнь?
Не на жизнь, а на смерть положись.
Испей чашу, как испил её он,
И отвесь последний поклон.
Нанеси урон, как нанёс его он,
И скройся в чей-то утренний сон.
Но никто не неволит. Можешь не пить.
Но тогда потеряешь главную нить.
И песен о тебе не будут петь.
Свернулась у двери мохнатая смерть.
Вверху кружит не дрон, а трон –
Гоняет вон шумных ворон.
Вслед за троном уносятся взгляды ввысь.
Отгони смерть от двери и сам свернись.
И проснись тогда, когда смута пройдёт
И когда подавится живоглот.