Один из сотни наполеонов (лимонов) входит в историю через чёрный ход

У Григория Данилевского в романе «Сожжённая Москва», изданном в 1885 году, есть такой эпизод: «К Растопчину являлся некий смельчак Фигнер, великий ненавистник Наполеона, с каким-то проектом - разом, в один день, кончить войну». «Некий смельчак Фигнер» - это Александр Самойлович (Самуилович) Фигнер. Незадолго до того, как Наполеон напал на Россию, Александр Фигнер покинул в Псков, куда приехал в 1811 году по двум причинам. Вице-губернатором Пскова был его отец Самуил Самуилович Фигнер (в июле того же года он умер). Вторая причина – раны Александра Фигнера, которые он получил в турецкой кампании 1810 года. В Пскове он лечился.

У 24-летнего артиллерийского офицера Александра Фигнера была даже мысль покинуть военную службу, но помешала война с Наполеоном. Незадолго до войны Фигнер тайно женился на дочери другого псковского вице-губернатора Михаила Бибикова Ольге Бибиковой. Причина секретности была в том, что отец невесты обвинялся в растрате 30 тысяч рублей и находился под арестом. Мать Фигнера женитьбу не приветствовала. Таким образом, венчание прошло тайно, после чего молодожёны отправились в Петербург.

Принято считать, что Фигнер – один из прототипов Фёдора Долохова - героя романа «Война и мир» (которого в фильме Сергея Бондарчука играл Олег Ефремов). Но всё-таки на Долохова и Ефремова Фигнер был похож лишь отчасти. Лев Толстой, когда сочинял образ офицера Семёновского полка Долохова, имел в виду не только Фигнера, но и Фёдора Толстого-Американца. Долохов в романе персонаж скорее отрицательный. «Я никого знать не хочу, кроме тех, кого люблю, - говорит он, - но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли встанут у меня на дороге». И всё же что-то от Фигнера в Долохове есть. Он авантюрист, игрок, испытатель судьбы. Видимо, по этой причине он такой храбрец. Третий кандидат в прототипы – знаменитый генерал и партизан Александр Сеславин, а четвёртый – Владимир Фигнер, младший брат Александра, тоже имевший авантюрный характер. Всего в Отечественной войне участвовали трое братьев – Александр, Владимир и Николай. Двое погибли почти одновременно в разных местах. Из всех прототипов только Владимира Фигнера, как и Долохова, разжаловали в солдаты – за бретёрство. Но это было уже после победы над Наполеоном. 30 ноября 1816 года вышел приказ Барклая-де-Толли по армии: Владимир Фигнер «за произведение на шпагах дуэли с поручиком Сенкевичем, который от нанесенной в грудь раны умер, сверх того, в названии себя ложно поручиком и в ношении орденов св. Георгия 4 класса и св. Анны 2 степени, на кои он не имел права, лишен чинов и написан в рядовые».

Если Долохов – это образ собирательный, то с Фигнером у Григория Данилевского всё проще. Его история отражена в романе более-менее точно. У Данилевского сказано: «Имя ваше, звание? - спросил Ермолов. - Отставной  штабс-капитан  артиллерии,  Александр  Самойлов Фигнер, - негромко произнес незнакомец.   -  Что же вам нужно? - спросил Алексей Петрович, досадливо сопя носом и своими   сокольими   карими  глазами  вглядываясь  в  серые,  вяло  на  него смотревшие глаза гостя, имя которого он уже встречал в реляциях…»

Идея Фигнера была проста: чтобы победить Наполеона, надо его убить. С ней он посещал Растопчина, Ермолова, Кутузова… Офицер он был хотя и артиллерийский, но умел ходить в разведку, проявляя там артистические таланты с переодеванием. Проникал туда, куда другие проникнуть не могли.

«Что он, этот чухонец или жид, нелегкая побрала бы его, сумасшедший? или  нахал  и  себе на уме, дерзкий хвастун? - подумал Ермолов, гневно глядя на  стоявшего  перед  ним  незнакомца. - Уж не новый ли воздушный шар Лепиха придумал,   или   что-нибудь   вроде  этой  галиматьи?  возись  еще  с  этим штафиркою!"», - говорится в романе «Сожжённая Москва». Что там в действительности подумал Ермолов, мы не знаем. Но планы Фигнера его насторожили. Что же касается происхождения фамилии «Фигнер», то род Фигнеров шёл от ливонского барона Фигнер фон Рутмерсбаха.

Фигнер, несмотря на сомнения командования, твёрдо решил осуществить своё намерение: «Мой план очень прост и несложен, - произнес он, судорожно подергивая рукой,  -  вот  этот  план...  Я  -  кровный  враг идеологов! О, сколько они нанесли вреда! их глава и вождь...  Он  остановился,  пристально глядя на Ермолова, и, казалось, не находил нужных слов.  -  Я  задумал, - проговорил он, помолчав, - и моя мысль бесповоротна... я  решился истребить главную и единственную причину всего, что делается... а именно, убить Наполеона. На всякую беду страха не напасешься - бог не выдаст, боров не съест! -  ответил  Фигнер.  -  Брут  убил  своего друга Цезаря, мне же корсиканский кровопийца не друг... Я день и ночь молился, клялся.  "Рисуется немчура, - подумал Ермолов, - а впрочем, посмотрим".

Брутом Фигнер так и не стал, Наполеона не убил, но даже среди других героев Отечественной войны 1812 года он фигура заметная. А вот среди французов он был, наоборот, фигурой незаметной. Как писал Денис Давыдов, «в нём не было ничего привлекательного: он был среднего роста, приятной физиономии, белокур, круглолиц, с серыми глазами, с маленьким круглым носом, ни худ, ни толст…» . Имея столь непримечательную внешность, он к тому же хорошо умел перевоплощаться – то во французского офицера, то в итальянского офицера, то в русского крестьянина («блуждал, то в мундире французского или итальянского офицера,  то  в  крестьянской  одежде,  по  пожарищу,  пробирался  и в дома, занятые  врагами, всё высмотрел…»). Всё как у Василия Жуковского в «Певце в стане русских воинов»: «Наш Фигнер старцем в стан врагов // Идёт во мраке ночи; // Как тень прокрался вкруг шатров, // Все зрели быстры очи...»

И всё же ещё важнее было другое качество Фигнера, отмеченное Денисом Давыдовым: он «любил один подвергаться опасностям».

Фигнер, конечно, не только за Наполеоном охотился. Его разведывательные и партизанские рейды принесли ему славу. «Сей чиновник в продолжение нынешней кампании отличался всегда редкими военными способностями и великостию духа, - писал в рапорте о Фигнере Кутузов, - которые известны не токмо нашей армии, но и неприятельской». На чиновника Фигнера был похож меньше всего.  Как выражался о «наполеоновских» планах  Фигнера Кутузов в романе Данилевского: «Дело, не подходящее ни под какие артикулы!»

Фигнер постоянно оказывался там, где перевес у противника был наибольший, поэтому приключения Фигнера в Заграничном походе не менее впечатляющи. Однажды под видом итальянца, которого ограбили казаки, проник в Данциг. «Итальянцу» поверили не сразу. Пришлось отсидеть два месяца в тюрьме. Но Фигнер оказался готов к такому повороту и, пользуясь тем, что хорошо знал Милан, откуда он якобы прибыл, убедил неприятеля в своей правдивости. Фигнера снабдили депешами и отправили к Наполеону. На этот раз Наполеон был ему не очень интересен, поэтому депеши он привёз своему командованию, получив взамен чин полковника.

Сохранился серебряный с позолотой потир (литургический сосуд для освящения вина и принятия причастия), на котором написано: «Подаяние вдовы лейб–гвардии полковницы Ольги Михайловны Фигнер, урожденной Бибиковой в память мужа ея, отличившегося во многих военных делах и погибшего в реке Эльбе 1-го октября1813г. при изгнании неприятеля из Отечества» ». Этот потир Ольга Фигнер пожертвовала псковскому Иоановскому монастырю в 1816 году.

То есть до победы Фигнер не дожил – погиб в Заграничном походе, в Вестфальском королевстве в неравном бою – раненым утонул в Эльбе, и тело его не нашли. На берегу лежала только его сабля, которую он добыл в 1812 г. у французского генерала. 

Но в 1812 году Александр Фигнер успел встретиться с императором Александром I, и когда тот спросил Фигнера о том, что тот хочет за свои военные заслуги, он замолвил слово за арестованного тестя – бывшего псковского вице-губернатора. Император не был в восторге от такой просьбы, но, тем не менее, Михаила Бибикова от «суда и взыскания» освободил. Помимо этого Фигнер был произведён в подполковники, и ему было пожаловано 7 тысяч рублей. Благодарный Михаил Бибиков, оказавшийся на свободе, подарил зятю подарок с дарственной надписью: «В знак признательности моей на память ноября 8 дня 1812 года дарю кружку сию любезному другу моему Александру Самойловичу Фигнеру благодарный Михаил Бибиков».

Как говорил Михаил Кутузов о Фигнере, «он фанатик в храбрости и в патриотизме, и Бог знает, чего он не предпримет». Это мягкий вариант того, что другие назовут «неслыханной жестокостью». На войне без неё не обходится.

Когда вспоминают о Фигнере, то, разумеется, пишут об исторических романах Данилевского, Загоскина, говорят о «Войне и мире», но значительно реже вспоминают роман ещё одного писателя позапрошлого века Даниила Мордовцева «Двенадцатый год». И понятно почему. Фигнер в этом романе, мягко говоря, не совсем положительный герой. Мордовцев в книге приводит письмо Дениса Давыдова писателю Михаилу Загоскину: «Славный партизан 12-го года и товарищ Фигнера, поэт Денис Васильевич Давыдов так характеризовал впоследствии своего соратника в письме к Загоскину, автору бессмертного романа "Юрий Милославский": Когда Фигнер входил в чувства, - а чувства его состояли единственно в честолюбии, - тогда в нем открывалось что-то сатаническое, так, как в его средствах, употребляемых им для достижения определенной им цели, ибо сие сатаническое столько же оказывалось в его подлой унизительности пред людьми ему нужными, сколько в надменности его против тех, от коих он ничего не ожидал, и в варварствах его, когда, ставя рядом до 100 человек пленных, он своей рукой убивал их из пистолета одного после другого... Быв сам партизаном, я знаю, что можно находиться в обстоятельствах, не позволяющих забирать в плен; но тогда горестный сей подвиг совершается во время битвы, и не хладнокровно и после того уже опасного обстоятельства, которое миновалось, что делал Фигнер. Лицемерство его доходило до того, что, будучи безбожником во всем смысле слова, он, по занятии Москвы, другой книги не имел и не читал, кроме Библии. Что же касается до коварства его, то вот два случая: был взят в плен один французский офицер; Фигнер с ним обошелся ласково, потом вошел с ним в дружескую связь, и когда, через несколько дней, все из него выведал, тогда подошел к нему сзади, когда сей несчастный обедал с офицерами отряда, и убил его своею рукою из духового ружья своего…». И далее в этом же духе.

На войне вообще некоторые люди проявляют «нечто сатаническое», и Фигнер, по всей видимости, был из таких. Как писал Мордовцев, ничего героического в его внешности не было. Наоборот, было что-то милое, кошачье (так и называли – «кошечка»): «олицетворение мягкости, какой-то кошачьей и внешней гладкости». С начальством – услужлив, говорит вкрадчиво… Усыпляет.

Тот, кто убьёт Наполеона, сам станет Наполеоном.

Один из сотни наполеонов (лимонов)
Входит в историю через чёрный ход
И за собой зовёт,
Получая сотни проклятий или поклонов.
Этот один из сотни лезет из кожи,
Взбираясь на мраморный пьедестал.
Немного устал.
Пусть совесть кого-то другого гложет,
А он искусно лезет из кожи.
Один из сотни переходит границу
И делает всё через силу.
Сила его воскресила.
Жадно горят глаза, фитили, столицы…

Но нет сил ему покориться.