По действующему закону на каждый талант должно приходиться по полтора поклонника

Дуэль между Пушкиным и Кюхельбекером обычно значится в списке пушкинских двадцати шести состоявшихся и отменённых дуэлей под № 4. Правда, не все согласны, что она вообще была. Есть версия, что Кюхельбекер поссорился не с Пушкиным, а с Пущиным. Но зато версия с дуэлью с Пушкиным смешнее. Пушкинская эпиграмма ("Так было мне, мои друзья, //И кюхельбекерно и тошно"), пистолеты, заряженные клюквой, примирение…

Закончивший Псковскую мужскую гимназию с серебряной медалью Юрий Тынянов написал в 1925 году о Вильгельме Кюхельбекере целый роман – «Кюхля». Лицеисты к Кюхельбекеру так и относились: Кюхля, Виля… «В Лицее его травили, - писал Тынянов. - Его глухота, вспыльчивость, странные манеры, заикание, вся его фигура, длинная и изогнутая, вызывали неудержимый смех. Но эту неделю его донимали как-то особенно безжалостно. Эпиграмма за эпиграммой, карикатура за карикатурой. "Глист", "Кюхля", "Гезель"!» Трудно было представить его в роли государственного преступника, за которым объявлена такая нешуточная охота, что были задействованы многие высокопоставленные лица, включая военного министра Александра Татищева. Но именно так и произошло сразу же после восстания декабристов. А в Царскосельском лицее Кюхля выглядел нелепым и безобидным. Обижали его, а не он. «Странное дело, Кюхля не мог как следует, до конца рассердиться на Пушкина. Что бы Француз (лицейская кличка Пушкина – Авт.) ни сделал, Кюхля ему все прощал. Сердился, бесновался, но любил». Это снова Тынянов.

В русской истории, когда какой-нибудь политический или уголовный преступник бежит заграницу, Псковская губерния упоминается часто. Хоть Лёнька Пантелеев, хоть Кюхельбекер (у них нет ничего общего, кроме желания поскорее скрыться). Кюхельбекер после провалившегося восстания тоже отправился на Запад через Псковскую губернию. У него здесь жили родственники. Они могли помочь ему переправиться в Варшаву и дальше, за пределы Российской империи.

На Сенатской площади Кюхельбекер намеревался убить великого князя Михаила Павловича – брата Николая I. Но в тот день он, к счастью, никого не убил – ни Михаила Павловича, ни кого другого. Пистолет дважды дал осечку (а заряжен он был совсем не клюквой). Из Петербурга со своим слугой Семёном Балашовым, переодевшись в одежду попроще, он пешком и на лошадях постарался добраться до деревни Горки Великолукского уезда Псковской губернии – к своему дальнему родственнику гвардии подпоручику Петру Лаврову. Добрался и пробыл там дней 5-6.

Петербургский военный генерал-губернатор Павел Голенищев-Кутузов направил 27 декабря секретную депешу № 222 псковскому гражданскому губернатору Борису фон Адеркасу, в которой говорилось: «По некоторым следам предполагается возможным, что Кюхельбекер, чтоб укрыть себя от поисков, отправился в Великолукский уезд, где в шести или семи верстах от станции Бежанец, живёт родственница его, находящаяся замужем за некоим Петром Степановичем Лавровым…». Далее следовали приметы беглеца («глаза навыкате, бакенбарды не растут, рот при разговоре кривится, ходит немного искривившись…»). Приметы что надо. Кажется, что Кюхельбекера не разыскивают, а дразнятся, как лицеисты.

В Пскове дело о розыске поручили квартальному надзирателю Спегальскому, выехавшему 29 декабря 1825 года на поиски в сторону Бежаниц. Как написал в последствии Спегальский в своём рапорте псковскому губернатору Борису фон Адеркасу, «не найдя близ Бежанец жительства помещика Петра Степановича Лаврова, приехал в город Великие Луки, где, взяв дворянского заседателя Лучанинова, отправился в имение помещика Лаврова, отстоящее в трёх верстах от большой дороги…».

Попутно Спегальский на постоялом дворе выяснил, что там недавно останавливался «какой-то господин или купец в ватной одежде, с человеком…». Этот незнакомец в "ватной одежде", отпустив извозчика, пошёл к Лаврову пешком в село Горки. По приметам он походил на государственного преступника Кюхельбекера. Вскоре у самого Лаврова квартальный надзиратель выяснил, что так оно и было, но беглец уже отбыл дальше на тройке – в имение сестры Юстины Глинки в Смоленскую губернию Духовского уезда в село Закуп. Спегальский поехал вслед в Закуп, но никакого Кюхельбекера там не обнаружил. Юстина Глинка дала письменную расписку: «Я сим свидетельствую перед богом и государем, что я несчастного брата своего в своём доме и селении не скрываю». Тогда квартальный надзиратель повернул обратно в сторону Великих Лук, безуспешно выискивая по постоялым дворам беглеца. Заехал он и в Горки, где выяснил у Петра Лаврова, что сестра Кюхельбекера его обманула (она по пути в Петербург уже успела побывать в Горках и рассказала о брате родственникам). «Я, видя, что от госпожи Глинкиной в приезде к ней брата её, Кюхельбекера, обманут, - написал в рапорте Спегальский, - и через то она, госпожа Глинкина, скрыв следы Кюхельбекера, дала повод ему скрыться, решил я возвратиться в город Псков, в который 8 сего января прибыл…». Но со стороны Юстины Глинки это был не совсем обман. В своём доме и селе она Кюхельбекера действительно не прятала, укрыв его неподалёку в деревне Закусино. Оттуда он, снабжённый поддельными документами и облачившись в крестьянскую одежду, шапку и лапти, со слугой направился в Варшаву.

Псковский губернатор не был удовлетворён деятельностью Спегальского, оказавшегося слишком доверчивым, и перепоручил поиски титулярному советнику Мягкову, предписав тому немедленно отправиться в Великолукский уезд, «непременно отыскать Кюхельбекера, взять его, сковать…» («Дело об отыскании коллежского асессора Кюхельбекера» хранится в Государственном архиве Псковской области. Материалы его публиковал работавший в Псковском пединституте и эмигрировавший в США историк Генрих Дейч). Мягков Кюхельбекера не обнаружил – тот был уже слишком далеко. Прибыл он в Закусино как коллежский асессор Вильгельм Кюхельбекер, а убыл как плотник Иван Подмастерников.

До Варшавы, из-за проверок, он добрался один, по дороге отправив Семёна Балашова обратно. Слугу вскоре поймали, проверив документы и усомнившись в их подлинности. 22-летний парень имел на руках документы 50-летнего мужика (по тем временам - старика). Недолго пробыл на свободе и Кюхельбекер. Его 19 января 1826 года опознал по приметам в пригороде Варшавы бдительный унтер-офицер Григорьев. Беглеца отправили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

Выяснилось, что, несмотря на перемены внешности, Кюхельбекер всё равно легко узнаётся. Это доказал не только унтер-офицер Григорьев, но и Александр Пушкин. Доказательство теперь налицо. И не только на картине Олега Коровина «Встреча. Пушкин и Кюхельбекер».

Кюхельбекера приговорили к 10 годам одиночного заключения, для чего в октябре 1827 года перевели в Динабург. Путь, разумеется, лежал через Псковскую губернию, в том числе и через почтовую станцию Залазы (сейчас это Стругокрасненский район Псковской области). «Вот уж подлинно Залазы, - пробормотал он, вошёл в станцию и стал с нетерпением ждать лошадей…», - как написано в романе Тынянова «Кюхля» о Пушкине. Там в 1999 году установили памятный знак – в честь неожиданной встречи Пушкина со своим лицейским товарищем Кюхельбекером, состоявшейся 14 октября 1827 года. О той встрече до 1881 года в России открыто писать было нельзя. В публикациях о ней сообщали с купюрами, фамилию Кюхельбекера не называя (разве что некто К.).

В пушкинском дневнике от 15 октября 1827 года имеется такая запись: «Вчерашний день был для меня замечателен…». Пушкин пишет, что на почтовой станции ему встретились четыре тройки с фельдъегерем. Это были арестанты, в том числе и «высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели, и с виду настоящий жид». Спустя несколько секунд выяснилось, что это совсем не так. «Мы пристально смотрим друг на друга - и я узнаю Кюхельбекера, - рассказывает Пушкин. - Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством - я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, - но куда же?»

В одном из тайных писем, отправленных Кюхельбекером на волю Пушкину, заключённый удивлялся – как его Пушкин узнал? Бородатого, похудевшего, постаревшего… К тому времени не виделись они лет восемь (Кюхельбекер одно время был преподавателем младшего брата Александра Пушкина Льва, а с лицейским товарищем не встречался ни разу).

Фельдъегерь Подгорный, перевозивший Кюхельбекера, в донесении залазское происшествие описал так: «вдруг бросился к преступнику Кюхельбекеру ехавший из Новоржева в С.-Петербург некто г. Пушкин и начал после поцелуя с ним разговаривать. Я наипоспешнейше отправил как первого, так и другого за полверсты от станции, дабы не дать им разговаривать. Г-н Пушкин просил меня дать Кюхельбекеру денег, я в сем ему отказал. Тогда он, г-н Пушкин, кричал и, угрожая мне, говорил, что по прибытии в Петербург в ту же минуту Его Императорскому Величеству пожалуется».

Пушкин ехал в Петербург встречаться 19 октября с лицеистами и с одним из них встретился досрочно.

Кюхельбекер сказал Подгорному: «Это тот Пушкин, который сочиняет», чем его совсем не успокоил, потому что это был тот Подгорный, который охраняет. Как известно, на каждого сочинителя в России должно приходиться не менее двух охранников.

На чёрный день накинута белая маскировка.
Пока лёд не растаял, надо быть осторожным.
Без чёрного дня почему-то жить невозможно,
Но для этого нужна специальная подготовка.
Без неё трудно расширять рубежи.
От старой лестницы отделяется вторая ступень.
Летишь, откладывая себя на чёрный день -
Всю свою недостающую настоящую жизнь,
Невольно заполняя свободную зону.
Приземлившись, отделяешься от будущего стеной,
Но не каменной, а берестяной.
По действующему закону
На каждый талант должно приходиться
                                             по полтора поклонника.
Не менее.
У кого есть сомнения?
Спросите Фому Неверующего или Николу Угодника.

К заколоченному окну ведёт чёрный ход.
Чтобы выбить окно, нужен особый талант.
Не стоит жалеть действующих преград.
Лёд растаял, а новая звезда всё никак не взойдёт.

Солнце на закате отражается в собранной под окном
                                                                    дождевой воде.
Отложи это солнце на чёрный день.