Помог кто-то большой – «вороватый, но верный»

Если бы существовала такая мировая религия – коррупция, то Александр Меншиков непременно бы считался у коррупционеров святым мучеником, с золотым нимбом вокруг головы. Золото для нимба собиралось бы (намывалось) путём вымогательства.

Однако такой религии официально не существует. Осторожные историки почти всегда писали и продолжают писать о Меншикове с оговорками – упоминая о взятках и поборах, но обязательно уравновешивая это словами о «важном вкладе» в государственное строительство.  Это соответствует характеристике, которую вроде бы дал Меншикову царь - про свою правую руку - «вороватую, но верную». Верность здесь как раз и основана на воровстве. Не позволялось бы воровать, не было бы необходимости оставаться верным.

Президент тайного совета герцога Шлезвиг-Голштинского Карла-Фридриха граф Геннинг-Фридрих Бассевич (Бассевиц) – человек, который много сотрудничал с Меншиковым и оставил свои воспоминания (голштинский министр Бассевич вместе  Александром Меньшиковым участвовал в составлении завещания Екатерины I). Воспоминания называются «Записки графа Бассевича, служащие к пояснению некоторых событий из времен царствования Петра Великого». Бассевичу было, что рассказать о Меншикове. Говоря об отношениях Голштинии и России в годы Северной войны, Бассевич написал: «Герц не замедлил приобрести себе благоволение начальника русской армии. Две мысли - увеличивать могущество царя и обогащать самого себя - руководили всеми действиями Меншикова».

У Сергея Соловьёва в «Истории России» рассказывается, как до Петра I дошли жалобы на грабежи Мешкикова в Польше. «Если что и взяли, то безделицу», - легкомысленно отвечал царю Меншиков, а Пётр с этим не соглашался: «…то что ваша милость пишите о сих грабежах, … то не есть безделица, ибо тем интерес тем теряется в озлоблении жителей». «Ты мне представляешь плутов как честных людей, а честных плутами, - в очередной раз высказывал своё недовольство царь. - Говорю тебе в последний раз, перемени поведение, если не хочешь большой беды. Теперь ты пойдешь в Померанию; не мечтай, что ты будешь вести себя, как в Польше; ты мне головой ответишь при малейшей жалобе на тебя».

Это звучало как анекдот: «Говорю тебе в последний раз». Таких «последних разов» было много. Пётр I был вспыльчив и жесток. Приговорил к смерти своего сына, но Меншикова не тронул, потому что тот был верен в главном. О себе не забывал, но и от Петра не отрекался. В таких обстоятельствах рождалась новая европеизированная Россия, где внешние атрибуты – от париков и мундиров до домов и кораблей стали понемногу приобретать западноевропейские очертания. Но когда речь доходила до внутреннего содержания, личная преданность ценилась превыше всего.

Откуда он вообще взялся, этот Меншиков? Версий множество. То ли он был «из фамилии благородной литовской», то ли был сыном придворного конюха, то ли сыном капрала в Преображенском полку (в котором конюхи тоже имелись), то ли сыном подмосковного крестьянина. Но уж конечно светлейшим князем он не рождался.

Про крестьянского сына – версия очень распространённая благодаря художественной литературе, особенно роману Алексея Толстого «Пётр Первый»: «Алексашка Меншиков, как попал в ту ночь к Петру в опочивальню, так и остался. Ловок был, бес, проворен, угадывал мысли: только кудри отлетали… Алексашку произвели в денщики, Лефорт похваливал его Петру: «Мальчишка пойдет далеко, предан, как пес, умен, как бес».

С Псковом Меншиков был связан до того, как его назначили управлять огромной Ингерманландией, в которую Псков тоже вошёл.

Точно известно, что Меншиков явился в Псков в 1702 году – награждать фельдмаршала Бориса Шереметева и устраивать смотр войскам.

 «Цель приезда Меншикова в Псков не ограничивалась раздачей наград;  - написал в книге «Меншиков: полудержавный властелин», изданной в серии ЖЗЛ, Николай Павленко, - надо полагать, своему фавориту царь дал какие-то особые задания, связанные с организацией похода на Орешек. Фельдмаршалу Пётр отправил еще в январе указ о подготовке похода – «по льду Орешек доставать». Войска уже были готовы к походу, но его пришлось отложить по случаю рано наступившей оттепели… Чем конкретно занимался Александр Данилович при подготовке похода, мы не знаем, но Шереметев не находил слов для его похвал. Правда, должно учитывать, что Борис Петрович знал меру влияния фаворита на царя и поэтому, заискивая перед ним, мог в своем отзыве преувеличивать его заслуги...»

17 февраля 1702 года фельдмаршал Шереметев написал Петру I: «Каково у нас во Пскове есть распутие и противная погода, будет тебе весно чрез письма Александра Даниловича. А люди ратные все готовы, драгуны и солдаты, только не будет ли какие препоны за подводы, что путь здесь вовсе испортился». В этом письме царю фельдмаршал расточал похвалы Меншикову: «А как Александр Данилович трудится, и написать не уметь, каков он трудолюбив, и как желает, чтобы по воли твоей совершилось, только есть препона от Бога».

Псков упоминается в связи с Меншиковым много раз, и не только из-за февральского визита 1702 года. Меншиков 29 августа 1720 года отправил из Пскова письмо  своей жене: «Дорога, слава Богу, суха, только немногие есть мосты, верст на 30 плохи. Однако ж и они к вашему прибытию, с помощию Божиею, исправят».

В собрании Древлехранилища Псковского музея-заповедника хранится 16 подлинных писем Меншикова с резолюциями и ландрата о выполнении его распоряжений. Однако что считать «подлинными письмами»? Нет никакой уверенности, что он писал их своей рукой. Он их обычно наговаривал и подписывал, потому что грамотой владел плохо, а первое время, видимо, вообще не владел. «За исключением двух документов, - пишет Берта Прозоровская в биографическом очерке «Меншиков», - в бумагах Меншикова не сохранилось ни одной строчки, написанной его рукой; во всех его письмах, даже самых секретных, только подпись принадлежит ему, да и та нацарапана такими каракулями,  что только посвященный в состоянии разобрать её». Его необразованность бросалась в глаза иностранцам. Датский посланник Юст Юль, пообщавшись с Меншиковым в 1710 году, написал: «В великом муже и полководце, каким он почитается, - такая безграмотность особенно удивительна». Датчанин не заметил главного качества Меншикова – его личной преданности царю, перевешивающей все недостатки. И то, что Меншикова иногда именовали «светлейший вымогатель», было не столь существенно. На первом месте всё равно было «светлейший»…

Лучше всего  у Меншикова получалось начало писем: «Мы, Александр Меншиков…». Он был уже не он, а «Они». «Мы, Александр Меншиков, Римского и Российского государств князь и герцог Ижерский…». Когда ты – неприкасаемый, поневоле начнёшь думать о себе в превосходных степенях. «И Шереметев благородный, // И Брюс, и Боур, и Репнин, // И, счастья баловень безродный, // Полудержавный властелин…», - как писал Пушкин…

Меншиков со своим характером и запутанной биографией – настоящая находка для исторического романиста. В ХХ веке тон задал Алексей Толстой: «Алексашка сел напротив. Попробовал – крепко ли стоит стол. Налил, выпил, замотал башкой. Некоторое время ели молча. Петр – негромко:

– Поздно… Больше ничего не поправишь…

Алексашка – с трудом глотая:

– Если он в ста верстах, да Шереметьев его не задержит, – послезавтра он – здесь… Выйти в чистое поле, – неужто не одолеем конницей-то? (Расстегнул воротник, обернулся к Фельтену.) Щец у тебя не осталось? (Налил вторую чарку.) У него всей силы тысяч десять только, – пленные на Евангелии клянутся… Неужто уж мы такие сиволапые?.. Обидно…

– Обидно, – повторил Петр. – В два дня людям ума не прибавишь… Учинится под Нарвой нехорошо – будем задерживать его в Пскове и в Новгороде…

– Мин херц, грешно и думать об этом…

– Ладно, ладно…»

В романе Толстого Псков и окрестности упоминаются в связи с Северной войной:  «К новому году укрепили Новгород, Псков и Печерский монастырь… Все лето шли стычки передовых отрядов Шереметьева и Шлиппенбаха. Шведы ходили под Печерский монастырь, но только сожгли кругом села, твердыни не взяли. Шлиппенбах в тревоге писал королю Карлу, прося еще тысяч восемь войска, - русские-де с каждым месяцев становятся все более дерзки, видимо - от нарвского разгрома они, против ожиданий, быстро оправились и даже преуспели в военном искусстве и вооружении».

В первое время, когда русская армия была ещё слаба – особенно во время азовского похода, Пётр готов был ради выхода к морям пожертвовать многими территориями, в том числе и Псковом, о чём дал своему дипломату Петру Шафирову подробную инструкцию перед переговорами с турками: «Буде же о шведах станут говорить, чтоб отдать все завоеванное, и в том говорить отданием лифляндов, а буде на одном на том не могут довольствоваться, то и прочие по малу уступать, кроме Ингрии, за которую, буде так не захочет уступить, то отдать Псков, буде же того мало, то отдать и иные провинции…». Что-то похожее в 1918 году произошло, когда Ленин, настояв на Брестском мире, отдал немцам Псков.

И всё же Псков шведам не отдали, стараясь побеждать внешних врагов поодиночке. Как писал Алексей Толстой: «От этих рассказов вся кожа начинала чесаться. Но – нельзя! Нельзя влезать в войну, покуда крымский хан висит на хвосте. Ждать, ждать своего часа… Давеча приходил Иван Бровкин, рассказывал: в Бурмистерской палате был великий шум, – Свешников и Шорин тайно начали скупать зерно, гонят его водой и сухим путем в Новгород и Псков. Пшеница сразу вскочила на три копейки. Ревякин им кричал: что-де безумствуете, – Ингрия еще не наша, и когда будет наша? Напрасно зерно сгноите в Новгороде и Пскове… И они отвечали ему: осенью будет наша Ингрия, по первопутку повезем хлеб в Нарву…»

Однако жизнь Меншикова требовала всё новых и новых расходов. Главные его доходы складывались не со взяток и поборов. Основной источник его богатств – сама власть и возможность под прикрытием власти участвовать в торговых предприятиях и монополиях (рыбная ловля, соляной промысел, китовый промысел, лесопильные заводы, незаконная торговля хлебом, содержание через подставных лиц кабаков в подчинённой ему Ингерманландии, в том числе и в Пскове). Начинал с, казалось бы, пустяков – получая деньги «за заступничество» (и не только деньгами, но и «деревеньками»). А потом поднялся до самых вершин, после смерти Петра I фактические превратившись в правителя Российской империи – при Екатерине I, которая многим была ему обязана.

Ко времени падения Меншиков накопил немало богатств: московские дома на Мясницкой, у Боровицкого Моста, на Яузе, на Хопиловке, в Слободах, петербургские дома на Васильевском, Адмиралтейском, Крестовском островах, дома в Ораниенбауме, в Копорье, в Нарве, в Ямбурге, на Ижоре и во многих других местах в тридцати шести великороссийских губерниях, 152.356 десятин пахотной земли, покосы, лесные угодья, золото, бриллианты… Всего не перечислишь. «Счастья баловень безродный» всё это не то что на тот свет с собой не забрал, но и в сибирскую ссылку захватить не смог. Всё это у него безжалостно отобрали.

Когда его вместе с семьей (жена умрёт по дороге) увозили в рогожной кибитке из Ораниенбаума, то по дороге догнали и провели дополнительный обыск, стараясь выяснить – не захватил ли он в Сибирь чего-нибудь лишнего?

Жажду познаний в мутной проруби утолили.
Помог кто-то большой – «вороватый, но верный»,
Напомнив о том, что реальность вокруг многомерна,
И чуть зазеваешься – и ты в параллельном мире,
В котором тоже надо быть осторожным,
А то наградят, а потом повяжут.
Обобрать вначале, чтоб обвинить тебя же.
Жажда познаний – себе дороже.
И всё же пора отправить на дно эту жажду,
А заодно и всё то, что здесь нажил -
Перестав получать доход и кураж от кражи.
В одной проруби не утонуть дважды,
Хотя многие были бы только рады.
За горизонт уходит верный, но вороватый.