Производство греха поставлено на поток

Из всего того многообразия текстов, что написал Фёдор Сологуб (Тетерников), я для начала, выбрал его небольшую критическую статью под названием «О Грядущем Хаме Мережковского» (свою статью Мережковский оптимистично заканчивал словами: «Хама Грядущего победит лишь Грядущий Христос»). Сологуб, ненадолго отвлекаясь от Мережковского, рассматривает произведения Пушкина, Гоголя, Грибоедова. И на что же он обращает внимание?

«Самое гениальное и проникновенное создание Пушкина — Савельич, прирожденный холоп, — пишет Фёдор Сологуб. — Конечно, из глубин своей души изнес Пушкин этот удивительный образ, нарисованный с таким тщанием, с такою трогательною любовью. Как Савельичу, и самому Пушкину дороже всего в жизни был барский тулупчик — строй, предания, традиции».

Прирождённый холоп — не обязательно хам (доказательство — тот же обаятельный Савельич), но хам — обязательно прирождённый холоп.

«В комедии "Горе от ума", — продолжает Сологуб, — самый жизненный образ — Молчалин, гениальный автопортрет преуспевшего карьериста, сделанный в самом начале карьеры, и сделанный с тою же очаровательною и ненарочною откровенностью и непосредственностью, с какою Мартышка в басне Крылова хихикала над своим отражением в беспощадном зеркале. В галерее гоголевских типов героические образы совершенно меркнут перед истинными выходцами из его души, мертвой и темной: Хлестаковым, Чичиковым и другими в том же милом роде. Собакевич не нашел в русской жизни ни одного порядочного человека…». Это всё — разные лики того, из чего получается, словно Голем, хам.

Сам Сологуб изучал русскую жизнь не только по книгам. В Псковскую губернию он переехал жить и работать после того, как у него, мягко говоря, возникло непонимание с коллегами в Новгородской губернии, в Крестцах, где он учительствовал до этого. И это не был профессиональный конфликт. Дело обстояло намного хуже. Ему было не понять того, как может общество становиться на сторону очевидного зла. Впрочем, эта очевидность была относительной. Нравы, судя по описанию Сологуба, в Крестцах были такие: «Мещанская девушка лет 17–18, у которой не было или не предстоит незаконного ребенка, представляет здесь исключение. Староверы, к которым принадлежала значительная часть здешних жителей, весьма легко относятся к этому. Без греха нет спасения, и большой грех замолить легче, чем маленький, — вот их заповеди».

Всё это происходило в 80-е годы позапрошлого столетия, но и поныне время от времени я от кого-нибудь слышу глубокомысленное: «Без греха нет спасения». И это совсем не староверы, а «новообращённые». При ближайшем рассмотрении понимаешь, зачем им религия: для того чтобы грешить. Когда они не верили в Бога, то им некому было отпускать грехи, а теперь — совсем другое дело.

В Крестцах жила мать Сологуба. Она решила позаботиться об одной такой девочке, которой было 14 лет. По словам Сологуба: «Девочка, может быть, была испорчена, но она была очень несчастна; мать ее, проститутка, то била ее, то прогоняла от себя. Моя мать чувствовала сострадание к девочке и потому решилась взять ее. У нас она вела себя весьма скромно. Почти никуда не ходила...»

В Псковской губернии Фёдор Тетерников (будущий писатель Сологуб) мог вообще не оказаться, если бы не история с 14-летней девочкой, которую его семья из жалости наняла в прислуги. Дело происходило в 1884 году. Эти события отчасти описаны в романе Сологуба «Тяжёлые сны», который писатель сочинял уже в Великих Луках. В своих письмах он тоже об этом писал. Чем-то эта история напоминает скандал с московской школой № 57, особенно реакцией на обнародованные факты («С кем не бывает?»). Когда фразу «с кем не бывает» произносят педагоги или священники, то очертания абсолютного зла становятся очевидны.

Однажды мать Фёдора Сологуба обнаружила, что их квартирант, некто учитель Алексей Г., соблазнил 14-летнююю прислугу («Девочка сидела на кровати и дрожала, словно была чем-то испугана. На расспросы она отвечала, что у нее с Г. теперь ничего не было. Утром моя мать увидела, что постель ее запятнана. Предполагая, что девочка имела добровольные сношения с Г., моя мать не решилась держать ее дальше. И оставила ее только на время. Девочка в то же утро пошла к какой-то мещанке, которую она называла своей теткой, и вместе с нею отправилась к полицейскому надзирателю (мать ее была в это время в Новгороде); девочка показала, что Г. имел с нею сношение 2 раза, против ее воли, первый раз за несколько дней перед этим, 20 апреля; раньше она не заявляла об этом, так как Г. будто бы запугал ее...»). Казалось бы, надо было вести обстоятельное дознание, но тут подключилось общество. Общественное мнение оказалось не на стороне 14-летней девочки. Так считали в том числе представители православной церкви (в романе действует протоиерей, которого автор при подготовке к роману охарактеризовал так: «Пьяница — это одна из главнейших его отличительных черт. Даже водку покупает из экономии целыми ведрами и перепродает ее своим знакомым»).

Первоначально заподозренного в насилии над несовершеннолетней взяли под стражу, но влиятельные люди этим были недовольны.

В письме 1885 года Сологуб писал: «Решили спасать его, какими бы то ни было средствами. Сочли полезным увеличивать скандал: мои сослуживцы поддерживали и распространяли клевету, что ложное обвинение против Г. возникло вследствие подговора моей матерью распутной девчонки; говорили, что это было местью за какой-то несостоявшийся брак, о котором никогда, конечно, и речи не было». Подробнее об этой истории можно прочесть у Маргариты Павловой в документальной книге «Писатель-Инспектор: Фёдор Сологуб и Ф. К. Тетерников».

«На меня посыпались упреки: «Что вы наделали? — вспоминал Сологуб. — Как вы это допустили? С кем не бывает подобного рода случаев? Да и за вами найдется немало фактов, которые могут вас скомпрометировать. И с чего ваша мать явилась главной обвинительницей? Вы, содержа ее на свои средства, могли принудить ее не давать таких показаний». Такое наставление выходило из уст священника!»

Педагоги, священники и прочие стали сочинять обращение, где говорилось, что они готовы взять обвинённого в связи с несовершеннолетней на поруки. Одновременно ими оказывалось давление на Сологуба, чтобы тот надавил на свою мать, которая должна была изменить показания.

«Одними толкованиями дело не ограничилось, — рассказывал Фёдор Сологуб  в письме Василию  Латышеву. — директору народных училищ Санкт-Петербургского учебного округа,  главный редактор журнала «Русский  народный  учитель». — Общество действовало с замечательным единодушием. Послано было также коллективное заявление директору народных училищ о том, что обвинение против Г. есть только клевета. Хлопотали и в судебных сферах. Подробности всего этого мне хорошо не известны. В городе хлопотали об установлении факта растления потерпевшей другими, в более раннее время, до ее знакомства с Г., но этого, кажется, не удалось выяснить с полною достоверностью».

Эти аргументы и по нынешний день охотно применяются, когда речь заходит о «соблазнении». Дескать, жертвы насилия и до этого были развращены (чем не история о Лолите и Гумберте Гумберте, где будто бы надо было выяснять, кто кого соблазнил).

В романе Сологуба «Тяжёлые сны», который он писал в Великих Луках, есть эпизод, когда после окончания учебного года перед учениками, собранными в зале, произносится такая речь: «Поздравляю вас, дети, с окончанием вашего годичного труда. При этом не могу не высказать вам моего наблюдения: я замечаю на ваших лицах отпечаток грусти. Не стану расспрашивать вас о причинах этой грусти, так как она касается отчасти и нас самих. Мы не видим в своей среде вашего учителя и нашего сотоварища, Алексея Иваныча Молина. Я не имею права вдаваться в обсуждение причин, по которым мы его здесь не видим. Но общественное мнение громко говорит об его невиновности — и мы уверены, что закон и общественная совесть снимут с него пятно, возводимое обвинением. Мы можем надеяться, что снова увидим Алексея Иваныча в своей среде таким же, каким он был и прежде, полезным деятелем. Прощайте, дети! Идите по домам!»

Не только в книге, но и в жизни «общественное мнение» победило. Г. освободили. На свободе его, по словам Сологуба, ждал триумф. Возбуждённая толпа в воскресенье провела его по главной улице. Дело было закрыто «за недостатком улик». Сологуб вынужден был просить Василия Латышева о переводе в Великие Луки, потому что в Крестецком училище после такого триумфа Алексея Г. он находиться уже не мог.

«Каждый день люблю подняться // Я на вал и, стоя там, // Городским подивоваться // Улицам, церквам, садам…» Это уже великолукские впечатления Сологуба. Годы преподавания в Великих Луках (с 1885 по 1889 год) тоже вдохновили Сологуба на сочинение романа — на этот раз «Мелкого беса», самой знаменитой его книги, к которой материалов о нравах провинциальных педагогов подобралось ещё больше. Не все они вошли в окончательный вариант романа. Например, строки о мальчике Саше Пыльникове и педагоге Передонове. В окончательном варианте «Мелкого беса» написано: «Гадкий и страшный приснился Передонову сон: пришел Пыльников, стал на пороге, манил и улыбался. Словно кто-то повлек Передонова к нему, и Пыльников повел его по темным и грязным улицам, а кот бежал рядом и светил зелеными зрачками…» В первом варианте имелись и дополнительные строки: «Потом они пришли в темную каморку, и Пыльников засмеялся, обнял Передонова и стал его целовать». Литературоведы считают, что в основу книги легла биография учителя русского языка и словесности реального училища Ивана С.

«Когда служил я в славном Пскове, // То я не думал о чинах, // Себе не портил даром крови // Мечтой тщеславной о крестах…» Так начинает Сологуб свой шуточный стишок, вспоминая о награде, которую ему здесь вручали за педагогический труд. В Псковскую губернию Сологуб приезжал позднее многократно. Например, привозил учеников в Святые Горы на столетие со дня рождения Пушкина в 1899 году. 9 января 1914 года в Народном доме им. А. С. Пушкина Сологуб прочёл лекцию «Искусство наших дней»… Принято считать, что Фёдор Сологуб — один из «самых закрытых русских писателей». Но эта закрытость относительная. Интервью он газетчикам давал, в письмах о себе рассказывал, не говоря уже о его публицистике и художественных произведениях. Во вступлении к интервью «Биржевым ведомостям» в 1912 году сказано: «Вопреки духу века и общей готовности идти навстречу читательскому любопытству, Сологуб прячется от этих любопытствующих глаз, задвигает свою личность  многочисленными томиками своих сочинений, как бы заботится о том, чтобы, зная его книги, не знали его самого…»

«Псевдоним мой, — чистая случайность, — рассказывал Сологуб журналисту Александру Измайлову. — Я начинал писать, не озабочиваясь об этом. Первые свои стихи, посылаемые в Петербург из Крестцов, Великих Лук и Вытегры, я подписывал своей настоящей фамилией…»

Если же вернуться к отклику Сологуба о «Грядущем хаме», то там во многом и кроется ответ, почему Россия в конце концов скатилась к революционному насилию. Ведь кто такой хам? Это раб. Он и хамит только потому, что это обратная сторона его рабской сущности. Хамство как компенсация за унижения. Происхождение хама решающего значения не имеет. Хам не обязательно простолюдин. Среди дворян раболепствующих было огромное число. И все эти истории с «общественным мнением», когда легче заступиться за насильника, чем его наказать, — это поведение хамов. Не грядущих хамов, а вечных хамов.

Слова Сологуба, сказанные 110 лет назад, в этой статье звучат ужасно современно (ключевое слово — ужасно): «Застойное болото русской жизни не давало ни свободы, ни истины, ни движения к истине и свободе, того движения, которому присвоено несколько смешное и отчасти уже скомпрометированное название "прогресс". Все эти блага оказались столь же недоступны, как виноград в басне был недоступен голодной лисице. Жалкий стыд голодной гордости подсказывал унылые заявления: "Да зелен, ягодки нет зрелой". — "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман". — "Запад гниет, разлагается"…»

«Унылых» заявлений о том, что «Запад гниёт, разлагается» сегодня в России делается не меньше, чем тогда. Такие слова произносятся прежде всего для того, чтобы прикрыть своё собственное разложение. Многим людям проще сделать вид, что всё хорошо, и облегчённо свалить всю вину на кого-нибудь беззащитного или далёкого. И погрузиться в «болото». Вот таким образом и накапливается напряжение в обществе. Сто с лишним лет в России усердно делали вид, что государство и народ процветают. Так было до тех пор, пока не нашлось достаточно людей для того, чтобы один клин выбить другим клином. Выбили.

А вечный хам остался на месте.

Производство греха поставлено на поток.
Неуместен риск, но уместен торг.
При свечах под покровом ночи идёт подсчёт.
Тот, кто первым грешил, - тому почёт.
Широко улыбаясь, счастливый хам
Подрезает крылья непонятным стихам.
Он знает, как осчастливить всех.
Производство греха уже не грех.
Хам уверен в том, что он здесь на века.

Всё предельно просто: не доводи до греха.