Сложно сказать, но невозможно смолчать. На одного декабриста – два палача

Сразу же после казни декабристов, состоявшейся 13(25) июля 1826 года, Николай I написал матери: «Всё совершилось тихо и в порядке: гнусные вели себя гнусно, без всякого достоинства». Что имел в виду царь? Может быть то, что не раскаялись. Павел Пестель, увидев, что его ждёт не просто казнь, а казнь через повешение, произнёс: «C'est trop» («Это слишком»). Ужели мы не заслужили лучшей смерти? Кажется, мы никогда не отвращали чела своего ни от пуль, ни от ядер. Можно бы было нас и расстрелять».

Да, могли бы и расстрелять. Но важно было именно повесить, показать этим военным заговорщикам, что пули они не заслужили. Эшафот строили прямо на глазах осуждённых. Это тоже было неспроста. Но вот то, что верёвки не выдержат и трое приговорённых сорвутся, - этого никто не планировал. С первого раза казнили только Бестужева-Рюмина и Муравьёва-Апостола. Генерал-губернатор Павел Васильевич Голенищев-Кутузов потом оправдывался перед императором: «По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Пестель, сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть». Инженера Матюшкина из-за плохой подготовки эшафота разжалуют. Пострадал и палач – увидел, кого приходится вешать, и грохнулся в обморок. Казнить пришлось его помощнику – мелкому уголовнику Карелину, осуждённому за кражу салопа. Николай I с семьёй на время казни покинул столицу и отправился в Царское Село.

Когда вешали второй раз, то  тоже не всё вышло гладко. Новая верёвка на шее у Пестеля была крепка, но слишком длинна. Он носками доставал до помоста, и это продлило его мучение.

Были времена, когда о декабристах в нашей стране было принято говорить либо хорошо, либо очень хорошо. Они были безоговорочные герои. Тот же Павел Пестель. Если полистать некоторые справочники и энциклопедии, то можно подумать, что это был настоящий гуманист. Однажды, в 1815 году, по поручению отца Павел Пестель приезжал в псковское имение по важному делу – собирался взыскать с крестьян недоимок. Но увидел, что взять с этих нищих крестьян нечего, и предпочёл налоговые книги просто сжечь. Деревни Пестелей находились под Себежем. Дед будущего заговорщика получил их в 1775 году вместе  с 454 крестьянами. Центральная усадьба Пестелей с парком находилась в деревне Ломы.

Но гуманность Пестеля была относительной. Среди заговорщиков он славился своей жесткостью, а временами – жестокостью. В нём видели «русского Бонапарта». Рассказывали, что дисциплина в его Вятском полку – палочная. Солдат бьют, офицеров строжайшим образом наказывают. Думали, что Пестель, в случае победы заговорщиков, был бы готовый диктатор. Это если иметь виду человеческие качества. А если говорить о теоретических воззрениях, что Пестель считал, что русский народ «не есть принадлежность или собственность какого-нибудь лица или семейства». Но в то же время разве не он говорил, что «солдат всегда должен быть безгласен и совершенно безгласен, исключая того случая, когда на инспекторском смотре его начальники опрашивают о претензиях»? Если бы тогда публиковались революционные лозунги, как сто лет спустя, то революционер Пестель бы написал: «Вся власть просвещённому дворянству!».

Булат Окуджава, много написавший о Пестеле и других декабристах, не раз высказывался о том, что ценит декабристов, прежде всего, за бескорыстие. Действительно, среди заговорщиков было много успешных и богатых людей. Тот же Пестель за два с половиной года до ареста получил от императора Александра 3000 десятин земли – за хорошую службу. Заговорщикам было что терять, и они всё это потеряли. При этом именно на Пестеля потом обрушились обвинения в финансовой нечистоплотности. Якобы он присваивал деньги, в том числе солдатские.

С некоторых пор публицисты полюбили писать о том, что Пестель - единственный из декабристов, кого привлекли к суду не только по политической статье, но и по уголовной – как раз за денежные растраты. Но вся эта уголовная история не выглядит убедительной. Некоторые его обвинители сами оказались растратчиками. Точно известно, что Пестель иногда платил солдатам из своих личных денег. Да и с особой жестокостью всё не так просто. О чрезвычайной жестокости Пестеля мы больше знаем из доносов, которые не обязательно бывают правдивыми. Утверждали, что Пестель был с солдатами жесток якобы потому, что хотел бросить тень на высшее начальство («пусть думают, говорил, что не мы, а высшее начальство и сам государь причиною излишней строгости»). Всё это похоже на сведение личных счётов. Хотя методы Пестеля были действительно довольно своеобразные. Он был человек влиятельный. Одно время находился у генерал-фельдмаршала Петра Витгенштейна в адъютантах. Пестель как опытный разведчик, умел добывать компрометирующую информацию на влиятельных военачальников, замешанных в крупных финансовых махинациях. Сохранились письма, отправленные Пестелю от одного генерал-растратчика с «изъявлениями преданности». Генерал очень рассчитывал на заступничество. Можно предположить, что Пестель манипулировал подобными людьми, рассчитывая на то, что их полки пригодятся в случае вооружённого захвата власти (действительно, Пестель оставил генеральские признания при себе).

Что же касается обвинений в том, что Пестель не делал различия между собственными и полковыми суммами, то это похоже на правду. Однако это не означает, что он наживался за счёт казны. Скорее, это означает другое: один из лидеров заговорщиков использовал и свои, и казённые деньги для нужд тайного общества, подразумевая, что это поможет государству.

В любом случае, Николай I к Пестелю питал какую-то особую неприязнь. Известны слова императора о Пестеле: «Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдётся подобный изверг».

Царя возмутило ещё и то, что 33-летний Пестель перед смертью отказался от причастия, сказав священнику: «Мне и здешняя жизнь надоела… Скука несносная! Нет, уж лучше ничто».

К отсечению головы приговорили 31 человека (Трубецкого, Оболенского, Кюхельбекера и др.) Потом наказание смягчили. Пятерых заговорщиков первоначально приговорили к четвертованию, но узнали они об этом только накануне казни. Суд даже по российским меркам был довольно своеобразный. О том, что он вообще состоялся, приговорённые выяснили в последний момент, за сутки до казни, когда их ночью собрали вместе и зачитали приговор. «Как, разве нас судили?» - удивились они.

Среди привлечённых царским правительством к следствию о заговоре (их было как минимум 579 человек), около двух десятков были либо псковичи, либо тесно связанные с Псковской губернией офицеры: Коновницын, Шаховской, Назимов, Поджио, Пущин, братья Креницыны, Оржицкий, Кюхельбекер, Розен, Лорер, Горожанский, Пестель…

Обо всех этих людях надо было забыть навсегда, следуя праву на забвение. Был издан соответствующий царский манифест, а на самой Сенатской площади прошёл очистительный молебен. В манифесте, подписанном 13 (25) июля 1826 года, сказано, что следует провести «последний долг воспоминания, как жертву очистительную за кровь Русскую, за веру, ЦАРЯ и Отечество, на сем самом месте пролиянную».

Царь в этом манифесте написал о том, что «горестные происшествия, смутившие покой России, миновались и, как МЫ при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно». Упования оказались напрасны.

В протоколе задержания что-то неразборчивое.
Настолько, что похоже на наградной лист.
И нет того, кто объяснил бы доходчиво,
Что же это такое и почему декабрист
Не доехал до Сибири?
Сибирь сама доехала до него.
Кажется, что гири были зашиты в мундире.
Сибирские огни вспыхнули над Невой.
А ещё кажется, что совсем немного,
И на том берегу возникнет Хэйхэ.
Офицер в белом мундире-колете строгом
Погряз в рутине или грехе.
Или в грехе, ставшем рутиной.
Сложно сказать, но невозможно смолчать.
Слова, словно мухи, жужжат в паутине.
На одного декабриста – два палача.
Когда их будет не два, а три -
Палачи объявят войну друг другу.
Критическая масса разорвёт изнутри.
Сон в руку оторвёт руку.

Безумные сны безымянных палачей
Подтверждают, что это дело нечисто.
Палачи зажигают тысячу свечей –
В надежде увидать хотя бы одного декабриста.

Протоколу задержания не хватает дырокола.
Всё остальное – без протокола.