Земля варится в собственном соку. Ещё немного, и из неё извлекут что-то совершенно невообразимое

Книги Виктора Муйжеля в Пскове читали примерно столько же человек, сколько знают, где в Пскове находится улица Муйжеля (на пересечении с улицей Ларкина). О писателе и художнике Викторе Муйжеле, родившемся в Порховском уезде в деревне Уза в 1880 году надо было бы вспомнить 30 июля, в день его рождения. Но я в этот день был слишком далеко от Пскова. Поэтому, вернувшись домой, дождался первого удобного случая.

О Викторе Муйжеле сейчас вспоминают редко. Не знаю, хорошо это и плохо.  Самое примечательное – это не его книги, а его псевдоним: Пскович Темнобородый. Его книги – на большого любителя. Ими интересуются, прежде всего, краеведы. А если Муйжеля и вспоминают, то в связи Леонидом Андреевым, Александром Куприным, Зинаидой Гиппиус, Максимом Горьким или ещё кем-нибудь из литературных знаменитостей начала прошлого века. Одни с ним переписывались, другие писали о его книгах, третьи помогали издавать его рассказы. Правда, в какой-то момент и самого Муйжеля стали относить к знаменитостям. Во всяком случае, в дневнике 5 марта 1919 года Корней Чуковский написал: «Вчера у меня было небывалое собрание знаменитых писателей: «М. Горький, А. Куприн, Д. С. Мережковский, В. Муйжель, А. Блок, Слезкин, Гумилёв и Эйзен…». Это было не случайное собрание. В то время в Петрограде только что создали Союз деятелей художественной литературы, куда входили Гумилёв, Замятин, Чуковский, Блок… Председателем союза избрали Виктора Муйжеля. Таким образом, Союзом деятелей художественной литературы несколько месяцев руководил писатель, долгое время публиковавшийся под псевдонимом «Пскович Темнобородый» - русский писатель с литовскими корнями.

Предполагалось, что Союз будет заниматься издательской деятельностью – издавать еженедельник «Литературный современник», в редакционный коллектив которого включили многих известных авторов, включая Гумилёва. Сегодня читаешь списки Союза, как будто оглавления учебника русской литературы. Но Союз продержался недолго. Слишком уж разные люди в него вошли. 12 апреля 1919 года на очередном заседании Союза о своём выходе заявили Александр Блок, Максим Горький, Дмитрий Мережковский, Евгений Замятин, Корней Чуковский и Вячеслав Шишков.

Родись Виктор Муйжель на полвека позже, его непременно бы причислили к писателям-деревенщикам. В начале прошлого века таких называли бытописателями. Вот типичный стиль Муйжеля: «Посёлок был большой, жили в нём выселенные во время Павла I псковские мужики и перебивались они кое-как землей и рыбным промыслом, для которого надо было уходить вёрст за тридцать. Жили по-нищенски, бедно, рождаясь в грязи, живя в нужде, голоде и горе, и умирая в страданиях и болезнях. Не было ни одной семьи из всего поселка, которая не болела бы сифилисом и эта ужасная, отвратительная болезнь, как темная тяжёлая туча, висела над селом и давила тёмных людей…» Дебютировать ему в 1904 году помог Александр Куприн (рассказ «В непогоду» вышел в петербургском журнале «Мир божий». В нём говорилось о жизни  рыбаков Чудского озера). Куприн  редактировал некоторые его рукописи и помогал их издать. Известны и более ранние публикации, чем «В непогоду», однако сам Муйжель о них позднее не очень любил вспоминать.

Дело осложнялось тем, что Виктор Муйжель был, с точки зрения государства, человеком неблагонадёжным. На рубеже ХХ он уже жил в Петербурге, но недолго. Был признан политически неблагонадёжным и выслан обратно в Псков. Кого только в Псков по этой причине в том году не заносило, включая Ульянова-Ленина. В Пскове Муйжель с трудом, но устроился на службу в Псковский земский статистический комитет. Это позволило ему много ездить по губернии, а заодно и собирать материал для своих будущих многочисленных рассказов, очерков и романов – из «народной жизни». Его с полным правом могут считать своим жители многих псковских мест. В Порховском уезде он родился, в Великих Луках учился в гимназии, в Пскове тоже учился (в той же гимназии, что и Каверин, только намного раньше) и работал. Дача у него была в Печорах, а потом он и вообще туда переехал.

О противоречивом отношении к таким писателям как Муйжель можно судить по высказываниям Зинаиды Гиппиус. В 1911 году у Муйжеля вышел 11-томник, тогда же Гиппиус язвительно написала: «Боюсь, что В. Муйжель относится к писателям,… плотно себя определившим и никаких новых надежд не подающим… Если кто-нибудь лет через пятьдесят вспомнит Муйжеле при составлении историко-литературного словаря, то, наверное, ограничится тремя строками: "Это писатель эпохи первой революции. Начинал революционными сценками, перешёл к повестям из тогдашнего народного быта. Особым успехом не пользовался"».

В общем, так оно и вышло. За одним исключением. Много лет спустя о Викторе Васильевиче Муйжеле вдруг вспомнили в Пскове, назвав его именем маленькую улицу в деревне Козий Брод, вошедшей в черту Пскова. И это было символично. Если и называть улицу в честь бытописателя-деревенщика, то именно в таком месте.

Правда, Зинаида Гиппиус оговаривалась, что «особенно плохим его назвать нельзя, кое-какие маленькие рассказы ему даже удаются»… между "писательством народным" ещё попадаются "сцены времен революции", лучше других рассказ "Уголовные". Зато невыносим "Кошмар" - описание невинного пикника который кончился тем, что идеальных студентов и курсисток разгоняли нагайками, били, обнажали девушек и т. д. Если этого не было, то стыдно писать об этом; если было - ещё стыднее, потому что нельзя на такие вещи реагировать "произведениями искусства". Есть переживания, которые не могут служить литературным "сюжетом", или они не переживания».

Одно время Муйжеля вдруг стали сравнивать с Леонидом Андреевым (хотя чаще всё-таки раннего Муйжеля сравнивали с Куприным, проводили параллели: «Солдаты» перекликаются с «Поединком»). Гиппиус Леонида Андреева тоже упомянула, комментируя творчество Муйжеля («естественный человеческий стыд давно, нипочем, забылся; давно пустил эти "сюжетики" Леонид Андреев; так давно, что они даже из моды вышли, а долго держались…»). 

Кроме деревенских мотивов были у Муйжеля и  произведения, касающиеся истории: очерки: «Поганкины палаты в Пскове», «Последний вечник». Но больше всего он развернулся в исторической живописи. Его кисти принадлежат масштабные реалистические исторические полотна  «Возвращение св. Алексия митрополита московского из Золотой орды», «Посол Иван Фрезин вручает Ивану III портрет его невесты Софьи Палеолог», «Смерть Владимира Мономаха» другие. Возможно, Муйжель художником был более масштабным и сильным, чем писателем.

В годы Первой мировой войны он от «Биржевых ведомостей» был фронтовым корреспондентом в Польше и Галиции, и тогда же издал книгу очерков «С жезлом в руках, с крестом в сердце».

Что же касается литературных претензий, то их было немало (похож на того-то, находится под влиянием такого-то). Но Зинаида Гиппиус придиралась не к темам, а к языку, цитируя «Муйжеля: «Свет костра дробился прыгающими искорками в его широко открытых вдохновенных глазах». «Какое же это "искусство"? – удивлялась она. - Нет, стыд и стыд, и даже два стыда: первый стыд - тот, о котором я говорил выше, второй - просто себе стыд за подобную "литературу". Таким же стилем пишет г. Муйжель и "народные" свои романы. Я этим не хочу сказать, что г. Муйжель совсем не знает среды, которую описывает, и мужики у него говорят языком студентов. Нет, может быть, ему и приходилось наблюдать "народную" жизнь, прислушиваться к народным речам; не язык, - именно "стиль" у него везде одинаков. И стиль этот таков, что вряд ли можно г. Муйжеля назвать писателем "народным"».

Знакомство с творчеством Муйжеля навело Зинаиду Гиппиус на мысль о частушках: «Собирать частушки, как собираются русские песни - бесполезно. Сборник "Частушек Псковской губернии", изданный год тому назад, уже нынче не представляет никакого интереса: иные поются "песни", новые, а те забыты…».

Однако кажется, что иногда Зинаида Гиппиус была чересчур сурова и пристрастна. Её коробила фальшь «народных писателей», к которым она неожиданно отнесла даже Бунина, впрочем, сухо прибавив: «Ив. Бунин менее других фальшив».

Муйжель умер от туберкулёза в 1924 году в возрасте 44 лет.

До деревни Уза в ближайшее время мне не добраться, а вот по псковской улице Муйжеля надо проехаться на велосипеде в ближайшее время.

На зубах хрустят яровые, озимые.
Земля варится в собственном соку.
Ещё немного, и из неё извлекут
Что-то совершенно невообразимое.
Землепашец голову крепко сжал.
Когда он не пашет – он груб и нем,
И всё горит синем пламенем,
А Землю бросает в жар.

Если язык не врёт,
Землепашец уходит на фронт.

Цвет подбирается правильный.
Всё горит бело-сине-красным пламенем.